Новая Афи - [6]

– Оливия, не забывай: фо Пайес оплатил мою учебу в университете.

– И что с того? Разве он единственный в мире помогает братьям? Все старшие чем-то жертвуют ради младших! Ты теперь всю жизнь будешь с ним расплачиваться? Взваливать на свои плечи его обязанности?

– Я не против, – пытался угомонить ее папа.

– Не против, что твой брат превращает наш дом в интернат?

– Оливия, он мой старший брат, – серьезно сказал папа. Даже в том возрасте я понимала, что он согласен с мамой, просто не желает ссориться с братом.

– А ты не забывай, что я твоя жена!

После того разговора папа отвез одного из мальчиков обратно домой, на другой конец города, но предложил оплатить его учебу. Тога Пайес согласился, однако остался весьма недоволен и рассказывал каждому встречному – то есть всем нашим знакомым, – как жена его брата вышвырнула бедного мальчика из дома родного дяди. А когда папа умер и министерство потребовало в течение недели освободить дом, тога Пайес и все сочувствующие его жалобам стояли перед нами, уперев руки в бока, и злобно перешептывались, мол, посмотрим, куда она теперь подастся.

Когда министерские служащие свалили наши вещи в кучу перед коричневыми металлическими воротами дома, именно Мавуси со своей мамой, Даави Кристи, пришли, чтобы помочь нам перенести их в дом тоги Пайеса. Мама поставила каждому из нас на голову по тазику с горами посуды, и мы отправились в путь, обсуждая предстоящую жизнь на новом месте и изо всех сил стараясь игнорировать взгляды тех, кто пришел позлорадствовать. Мы совершили две ходки, пока не появились члены «Женской гильдии» с арендованной грузовой машиной. Тога Пайес и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь, а ведь ему полагалось заменить мне отца.

Маме больше не к кому было обратиться. Конечно, у нее имелась семья – у всех где-то да есть родственники. Однако у нее остались только дальние: родители давно погибли, а двух сестер много лет назад забрала неизвестная болезнь. Маму воспитала тетя, которая теперь жила с сыном на севере страны. Я понимала: хотя нас и окружала большая семья, мы остались одни.

Именно Даави Кристи нас приютила. Почти год мы с мамой жили в одной комнате с ней, Мавуси и ее двумя младшими братьями, Годсвеем и Годфредом. Взрослые спали на единственной кровати, в то время как дети разместились на полу на матрасах. Мальчики, и так недовольные тем, что приходится делить комнату с мамой и сестрой, первые несколько дней корчили сердитые гримасы, а когда их молчаливый протест не сработал, начали наступать на меня, пересекая комнату. Их недовольству положили конец заботливые материнские подзатыльники.

Мы с Мавуси стали лучшими подружками. Обычно мы укладывали наши матрасы рядом в центре комнаты напротив окна, где порой проскальзывал приятный ветерок, и шептались до глубокой ночи, едва заснут остальные. Мы придумывали ответы на вопросы, которые не осмеливались задать взрослым. Например, недавно у Мавуси появился единокровный брат с кривыми ножками, потому что его мама пнула козу, когда была беременна. Тога Пайес залепил пощечину одной из наших сестер-подростков, а затем отправил жить к родственникам в Кпандо[12], потому что застал ее за размалыванием стеклянной бутылки для приготовления раствора, с помощью которого она хотела избавиться от плода в животе. Дядя планировал построить ванную комнату со сливным унитазом для личного пользования – остальные продолжат стоять в очереди к общественному туалету в конце улицы. Женщина, продававшая там аккуратно вырезанные квадратики газеты, была ведьмой. Даже хуже – королевой ведьм. Ее открытая рана на предплечье не заживала, потому что другие ведьмы лизали ее в дань уважения во время полуночных шабашей на верхушках высоких деревьев.

– Только не касайся ее руки, когда платишь за газету, – обеспокоенно предостерегали мы друг друга. В тот год нас обеих мучили сильные боли в животе из-за попыток противиться зову природы, чтобы оттянуть посещение общественного туалета.

Тем для обсуждения прибавилось, когда меня перевели в государственную начальную школу, в которую ходила Мавуси. Мне даже повезло попасть в ее класс в первую смену. Благодаря подруге я легче пережила жизненные перемены. Тем не менее мне не сразу удалось приспособиться к государственной школе: к необходимости сидеть втроем за партой, рассчитанной на двоих; к учителям, которые так сильно путались в английской грамматике, что директор позволял им вести уроки на языке эве; к работам на огородах вместо уроков; к энтузиазму, с которым учителя орудовали своими прутиками: малейшее нарушение, и эти прутики обрушивались на наши спины с такой силой и скоростью, что глаза на лоб лезли, а на бледной коже потом оставались красные полосы размером с палец. Да, совсем не так преподавали в частной школе, которую оплачивал папа. Однако я не жаловалась, боясь напомнить маме о наших невзгодах.

Хотя мы никогда богатыми не были, нам всегда жилось комфортно – определенно комфортнее, чем большинству родственников, соседей и друзей. Поэтому перемены в нашей судьбе тяжело отразились на маме. Разумеется, она чувствовала благодарность к Даави Кристи за кров, и все же зависимость от доброты других постоянно напоминала маме, как низко мы пали. Только недавно мы вели достойную жизнь среднего класса, а теперь в затылок громко дышала бедность. Разве мы предвидели подобное?