Новая Афи - [8]

– Как ты себя чувствуешь? – вежливо спросила она, усаживаясь на край незаправленной кровати.

От смущения у меня внутри сжалось нечто мягкое, но напористое – мне нравилось называть это «нечто» душой.

– Хорошо. – Я крепко сжала в кулаке оба конца ткани, завязанной над правой грудью. Боясь садиться рядом с Йайей, я прислонилась бедром к столу, на котором лежала бо́льшая часть моего имущества. – Спасибо вам за все, что вы сделали, – проговорила я на эве, боясь на английском выразиться невежливо.

– Пустяки, – ответила она по-английски, – кроме того, это нам нужно тебя благодарить.

Гостья окинула мою маленькую комнату взглядом, не поворачивая головы. Боюсь даже представить, какое у нее сложилось мнение при виде весьма скромного интерьера и всякого хлама: иссохшего геккона, прилипшего к углу потолка, серого цементного пола, разномастных выцветших занавесок, ткани с узелковым батиком, служившей мне простыней, ручной швейной машинки, стоящей на низком столике за дверью, всякой всячины, включая старинный чемодан и новые алюминиевые кастрюли, которые мама сложила на большом столе; при виде моей обуви – в основном секонд-хенд, – гордо выстроившейся в три ряда у подножия кровати.

– Знаешь… – неуверенно начала Йайа, – у фо Эли в Аккре несколько домов.

Я кивнула, не вполне понимая, что именно она пытается мне сообщить, – наверняка не только количество домов ее брата. Хотелось спросить, в какой из них поселят меня, но я не решилась.

– Эта женщина… – промолвила золовка и замолчала, рассматривая стразы на моих свадебных туфлях у кровати. Наконец она продолжила, встречаясь со мной взглядом: – Эта женщина причинила маме много страданий. Она пыталась разрушить нашу семью. И почему? Чем мы ей не угодили? Ты знала, что она не пустила Эли на празднование маминого семидесятилетия? – Ее голос звучал жестко, однако в глазах застыли слезы. Быстро поморгав, она резко встала. – Увидимся в Аккре.

Затем Йайа широко улыбнулась и вытянула руки. Я шагнула в ее объятия, по-прежнему неловко сжимая узел ткани. Оставшись одна, я упала на кровать, почувствовав мгновенно навалившуюся усталость.

– Что она сказала? – спросила Мавуси, вернувшись в комнату, как только ушла Йайа.

– Честно говоря, сама не поняла. Вроде как хотела поговорить о своем брате и той женщине, но толком ничего не сообщила.

– О той женщине! – Двоюродная сестра сердито покачала головой.

– О той женщине, – повторила я.

– Не переживай, ты освободишь от нее своего мужа.

– Аминь.

На какое-то время Мавуси вселила в меня уверенность, что мне удастся вырвать Эли из лап той женщины. Сестра всегда умела меня успокоить, а после поступления словно даже стала мудрее, и я начала ценить ее мнение еще больше. Она училась на третьем курсе Университета Кейп-Коста на факультете массовых коммуникаций. Сперва я ей завидовала, ведь она отправилась учиться, в то время как я застряла в Хо, в швейной мастерской сестры Лиззи. Однако теперь я замужем за сыном тетушки, Эликемом Ганьо!

Мавуси помогла мне расчесать спутавшиеся накладные волосы, произведенные на китайской фабрике. Опыт наших матерей многое нам поведал о браке. Мы с сестрой любили спорить о том, кто из них больше презирал тогу Пайеса. Я сбилась со счета, сколько раз слышала, как на него жалуется Даави Кристи, самая младшая из жен.

– В жизни не встречала такого мужчины! Столь скупого и бессердечного, – говорила она моей маме, когда тога Пайес не дал нам комнату в семейном доме, по праву принадлежащую моему отцу.

– Все мужчины одинаковы, только себя и любят, а женщинами пользуются, – заявила она нам, когда тога Пайес отказался платить за обучение Мавуси в университете, отчего Даави Кристи пришлось продать все свои хорошие ткани и бусы ради образования дочери. Мама ответила на ее высказывание неодобрительным взглядом: пусть она тоже презирала тогу Пайеса, но не равняла всех мужчин. Ее-то муж был совсем другим. Больше всего на свете я надеялась, что мне повезет не меньше, чем маме.

Принимая предложение тетушки о замужестве, я уже знала о другой женщине Эли.

Одним октябрьским днем я сидела с Мавуси у тоги Пайеса, когда позвонила мама и велела немедленно идти домой. Я сразу догадалась, что дело серьезное: в целях экономии мама обычно писала мне сообщения. Когда я вернулась, она ждала меня на веранде, устроившись на табурете.

– Присядь. – Она указала на соседний табурет.

– Что случилось?

– Присядь, говорю.

Я повиновалась.

– Сказанное мной должно остаться между нами, – начала она, глядя на свои вытянутые ноги.

– Что такое? – встревожилась я.

– Никто не должен знать, даже Мавуси.

– Хорошо, я никому не скажу.

Она взяла мою руку и положила себе на колени, а затем поведала о своем разговоре с тетушкой. Когда она закончила, воцарилась тишина. Очевидно, мама ждала моей реакции.

– Поняла? – наконец не выдержала она, раздраженная моим молчанием.

– Он хочет на мне жениться?

– Захочет. Вечером тетушка пришлет водителя за твоими фотографиями. Он захочет на тебе жениться.

– А как же его жена?

– Та женщина, та ужасная женщина – вовсе не его жена.

– Ладно. Но ведь он меня не знает.

– Узнает.

– Когда? До или после свадьбы?