Нова Свинг - [8]

Хотя они появились из уборной, Эшманн немедленно понял, что они туда навряд ли вообще заходили. Когда каждая из этих фигур проявлялась в оранжевом свете, могло показаться, что сама музыка вызвала их к жизни. Как если бы там, на задворках кафе «Прибой», где Зона Явления встречалась с морем, музыка джаз-бэнда придавала тьме новые формы, выжимая их из мрака на свет – грубые и кособокие, словно из пригоршни мокрого песка вылепленные. Они обладали достаточной живостью, чтобы, раз сориентировавшись, заказывать напитки в баре и, смеясь и перекрикиваясь, выбираться на освещенную улицу. Человек, похожий на Эйнштейна, задумчиво посмотрел им вслед.

Следующим вечером он привел с собой ассистентку.

– Видишь? – спросил он ее.

– Вижу, – согласилась та. – Ну и что с этим можно поделать?

Она была аккуратной амбициозной девушкой на месячном испытательном сроке, носила полицейскую форму, свободно владела тремя языками гало и перекроила себя для прямого подключения со всеми онёрами. Такая перекройка угадывалась по ее глазам, зачастую несфокусированным, и по дискретным потокам кода, струящимся на тыльной стороне одного плеча, словно умные татуировки. Опыт ее исчерпывался работой в спортивной полиции (слово спорт, как напомнил себе Эшманн, здесь служило стандартным эвфемизмом для подпольных боев без правил), а специализировалась она на преступлениях, связанных с нарушениями протоколов мизостатинового блокатора в протеомах имплантов. Она так и не сумела его толком посвятить в тонкости сей дисциплины, да и какой от нее прок в Полиции Зоны? Они стояли рядом с кафе «Прибой» под теплым бризом и смотрели, как во мраке, там, где ореол Явления смыкался с водой, сияют фиолетовые волноломы и призматические экраны любопытных оттенков, и она спросила:

– Как считаете, они из Зоны?

Эшманн полагал, что это самоочевидно. Но чтобы ее подбодрить, лишь заметил вежливо:

– Я и сам об этом думал.

Его не слишком радовала такая возможность. Это, подумал он, ознаменует радикальную перемену. Отправную точку событий, после которых в городе Саудади станут появляться люди, что вышли из Зоны, но перед тем туда не зашли, а достаточно для этого будет одной лишь музыки.

– Кто бы они ни были, – продолжил он, – они нам тут не нужны.

– Я вызову отряд, – сказала ассистентка.

По ее предплечью заструился код. Она врубилась: странные, оттенка прибоя глаза на миг расфокусировались. Губы слегка шевельнулись, хотя она не произнесла ни слова. Эшманн осторожно положил ей руку на плечо.

– Еще рано, – осадил он ее. Голос сыщика прервал связь. Она рассеянно взглянула на него, словно пробудясь от реалистичного сна.

– Я всегда предпочитаю немного понаблюдать, – пояснил он, – а уж потом что-то предпринимать.

Голос его прозвучал извинительно. У Эшманна всегда была высокая текучка ассистентов, поскольку он им то и дело объяснял: «Настоящий детектив начинает расследование в центре лабиринта, а преступления пробиваются к нему через этот лабиринт. Никогда не забывайте, что в сердце лабиринта скрыто ваше собственное сердце». Другая его любимая присказка озадачивала привыкших искать ответы молодых людей и того пуще: «Неуверенность – все, что у нас есть. Это наше преимущество. Это сокровище нашей эпохи».

Теперь он сидел в Лонг-баре, в излюбленном своем уголке, и размышлял, достаточно ли уже виденного здесь.

Стоило ему решить, что да, достаточно, как изменилось его восприятие этого места и того, что тут могло случиться. Дверь распахнулась, и вошел человек, знакомый Эшманну: Антуан Месснер, которого все звали Толстяком Антуаном. Толстяк Антуан никого не интересовал. За ним тянулся шлейф низкомаржинальных контрабандных полетов в нескольких световых отсюда, в Радиозаливе. Он держался на плаву, выполняя несложные заказы: возил экзотические изотопы, культиваров и местные виды, охваченные эмбарго, или портняжные пакеты для торговли детьми. Свои корыта, динаточные грузовички серий HS-SE или HS-SE2, Антуан оснащал дешевыми навигационными системами, откуда то и дело вытекал нелегальный дочерний код, с помощью которого Толстяк ориентировался в сложных гравитационных аттракторах и мусорниках Залива. Он придерживался правила: два полета максимум, потом корабль на свалку. Рискованной частью плана выступал даже сам код. Если расслабиться не вовремя, код вырвется из математического пространства и посреди ночи пролезет тебе в башку. Если же соблюдать чистоту, этот код позволит тебе все время опережать на шаг ЗВК, но тут еще и пилотские таланты требовались. Как следствие, нагрузка на нервы получалась дикая. Объявившись в Саудади, Антуан постоянно слонялся без дела или, точнее говоря, служил мальчиком на побегушках у Вика Серотонина, потому в обществе его принимали за сбитого летчика.

Он протолкался между столиков и устроился в неловкой позе на одной из хромированных табуреток за стойкой Лонг-бара. Выглядел он неважнецки. Какое-то время провел, выбирая себе напиток. Когда выбрал, бармен поставил перед ним бокал с подчеркнутой осторожностью, и жидкость вскоре разделилась на отчетливые розовый и желтый слои. Соседям по стойке Антуан сообщил, что такой коктейль популярен на Аренде Перкинса. Это заявление никого не убедило. Эшманн дождался, пока он наполовину осушит бокал, и произнес: