Ностальгия по чужбине. Книга первая - [9]

Белобрысый передал паспорт своему крепко сбитому коллеге и внимательно посмотрел на Мишина.

— Господин Штрумпф, а вы знаете, что вид на жительство в Дании истек у вас еще в прошлом месяце? — спросил коренастый, листая паспорт.

— Какое это имеет значение? — Мишин равнодушно пожал плечами. — Я бизнесмен, в Дании не работаю, здесь просто живет моя семья. Как гражданин Западной Германии, насколько мне известно, я могу въезжать в вашу страну в любое время и выезжать отсюда, когда захочу. Разве не так?

— Порядок есть порядок, господин Штрумпф, — возразил белобрысый сотрудник службы безопасности. — Вам придется проследовать с нами…

— И далеко проследовать? — голос Мишина звучал совершенно спокойно, однако профессионал, конечно, сразу бы обратил внимание на то, каким настороженным, КОЛЮЧИМ стал его взгляд.

— Это в аэропорту, но в другом конце терминала, — корректно улыбнулся коренастый. — Мы займем у вас всего несколько минут, так что вы еще успеете пройти регистрацию и улететь в Мюнхен, — добавил он, увидев выражение недовольства на лице пассажира. — Пойдемте, господин Штрумпф, это недалеко…

«Они меня не сопровождают, а конвоируют», — флегматично, словно о ком-то другом, подумал Мишин, упершись взглядом в аккуратно подстриженный затылок коренастого, и ощущая на спине ПОСТАВЛЕННОЕ дыхание белобрысого. — «Что происходит?.. Просрочка вида на жительство — ерунда, формальная зацепка… Что-то эти парни от меня хотят, зачем-то я им понадобился…»

Семь лет, которые Виктор Мишин, подполковник КГБ, заочно приговоренный на своей родине к расстрелу, прожил в Дании с Ингрид Кристианссен, ставшей в 1979 году его законной женой, прошли, а вернее, пролетели, счастливо и безоблачно. Хотя по поводу долговечности этого счастья Мишин никогда особенно не заблуждался — он слишком хорошо, ИЗНУТРИ, знал волчьи законы спецслужб. Тем более, той, которая его взрастила, сформировала, использовала, а потом приговорила без суда и следствия к смертной казни. Конечно, он понимал: после всего происшедшего в покое его не оставят. Рано или поздно это должно было кончиться появлением на горизонте какого-нибудь вестника из прошлого. И можно было даже не гадать, с ЧЕМ именно этот вестник объявится. Поняв спустя какое-то время, что практически невозможно жить в мучительном ожидании неизбежного, Мишин просто принимал каждый прожитый день с улыбкой счастливого человека, благодаря судьбу за то, что она послала ему Ингрид. Между ними никогда не возникало объяснений, связанных с его прошлой жизнью. Эту табу не нарушалось даже в моменты, когда Витяня испытывал жесточайшие приступы депрессии. Ингрид, чувствовавшая малейшую смену в его настроении, пыталась не затрагивать болезненную для обоих тему, но как-то раз постоянное ощущение страха и тревоги за любимого человека взяло верх.

— Я знаю, почему ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок…

Это было глубокой ночью, когда и без того нешумный Копенгаген погрузился в глубокий, обстоятельный сон. Шторы на широком окне спальни были раздернуты, и на невыразительном фоне свинцового весеннего неба подсвеченный изнутри шпиль лютеранской кирхи напротив казался лучом мощного фонарика, с помощью которого Господь осматривал темные закоулки своих бескрайних владений.

— Я знаю, что ты знаешь, — тихо ответил Витяня, не открывая глаз.

— Тебя привезли ко мне, в мой дом… Раненого, полуживого, брошенного всеми… Ты помнишь?

— Да. Хотя много бы дал, чтобы забыть.

— Я не хочу тебя терять, Виктор!

— И я не хочу…

— Тогда давай уедем отсюда и покончим со всем этим, с твоим жутким прошлым, с твоими страхами перед будущим…

Заложив руки за голову, Витяня, не мигая, смотрел в потолок.

— Почему ты молчишь, Виктор?

— Я не умею думать и разговаривать одновременно.

— О чем ты думаешь сейчас?

— О том, зачем уезжать, Ингрид? Разве нам плохо здесь?

— Чтобы жить, как нормальные люди… — она приподнялась на локте и положила свою узкую, прохладную ладонь на его плечо. — Чтобы не вздрагивать, когда звонят в дверь… Чтобы не покрываться холодной испариной, когда за твоей спиной скрипят тормоза такси… Чтобы не закрывать в ужасе глаза, когда до тебя доносится обрывок русской речи…

— Ты же не говоришь по-русски, милая, — улыбнулся Витяня и, повернувшись к жене, нежно привлек ее к себе. — Зачем же вздрагивать, если не понимаешь?

— Я ЧУВСТВУЮ этот язык. Остро чувствую. Как тебя…

— А что еще ты чувствуешь, дорогая?

— Что если бы в твоей жизни не появилась я, все бы у тебя было иначе…

— Если бы не появилась ты, меня бы уже не было.

— И ты боишься только за меня, правда? И этот страх тебя доканывает. А я не могу этого видеть…

— Говорила мама, не женись на умной, — пробормотал Витяня. — А я, дурень, не послушался…

— Давай уедем, родной. Куда угодно, хоть на край света… Ты ведь не был в Новой Зеландии, верно?

— Нет, дорогая, в Новой Зеландии я не был.

— В Окленде живет папина троюродная сестра. Мы с ней изредка переписываемся. Очень, кстати, милая женщина… Хочешь, попробуем пожить там какое-то время? Сменим фамилии, получим новые паспорта, деньги у нас, слава Богу, есть…

— Пластические операции делать будем? — деловито осведомился Мишин.