Ностальгия - [116]

И впрямь Хэммерсли.

— Эй, парень ничего дурного не сделал, — шагнул вперед Гэрри.

— Он не с нами, — загомонили шотландцы.

Незваных помощников — Шейлу и Гэрри Атласа оттеснили внутрь. Металлические двери Мавзолея с лязгом захлопнулись.

— Похоже, мы видели его в последний раз.

И тут все заметили: переплетчики, стоявшие впереди, тоже исчезли. Австралийцы остались в Мавзолее совершенно одни.

— Что происходит?

— Анна? — позвала миссис Каткарт. От стен отозвалось эхо. — Где она? Анна?

Вокруг царила мягкая полутьма. Изящные настенные светильники роняли на гранит сакральный розовый отблеск.

Анна все время была тут, рядом с миссис Каткарт; никуда не делась. Гид пожала плечами.

— Тревожиться не о чем. Но мне никто ничего не говорил, — добавила она озадаченно.

— Давайте вернемся, — предложила Саша.

— Мы не можем, — прошептал Норт. — Дверь заперта.

— Эге-гей! — завопила миссис Каткарт. Опора и поддержка прочих, в кои-то веки.

Следуя за Анной, туристы медленно спустились по ступеням до самого низа и вступили под своды склепа: в мрачноватый сумрак, в голое, пустое помещение с четко вычерченными углами, под стать банковскому сейфу. Рабочий с жирными ляжками, во фланелевых плавках (как носят на черноморских курортах), поливал из шланга пол и стены. Здесь, в свете прожектора, возлежал Ленин — глядя в потолок, точно Обломов. Бородка его влажно поблескивала, так же как и мокрые стены. Веревочное заграждение не позволяло подойти поближе.

Из темноты выступила группа долихоцефальных партийных боссов — в просторных пиджаках и кремовых ботинках в дырочку. Анну отозвали в сторону. Она внимательно выслушала, оглянулась через плечо на группу. Кивнула.

— Эй вы, сарматы, — подал голос представитель номенклатуры.

— Вообще-то мы из Австралии, — поправил Гэрри. — А в чем, собственно, дело?

— Да-да, извольте объясниться, — подхватила миссис Каткарт.

— Но это же великая честь, — просияла Анна. — Вам очень повезло. Вы должны его выслушать.

— Я бы им не доверял, — подал голос Хофманн. — Я ведь с самого начала говорил. Нам вообще не следовало сюда приходить. — Кто-то зашаркал ногами, кто-то зачесался.

Русские, невозмутимо-безучастные, по-прежнему держались в тени; рабочий тянул и дергал за шланг, пытаясь дотянуться до дальней стены. Боссы снова посовещались промеж собой. Оратор шагнул вперед и, оттолкнув Анну, поднырнул под бархатную ленту: грузный, длинноухий здоровяк с кустистыми бровями. Его рука легла на прозрачную крышку у самой головы Ленина. Вышло еще двое: тощие, кожа да кости, без пиджаков. Один тащил на плече кинокамеру; второй сжимал в руках старый «Speed Graflex». Походя он успел шепнуть Саше, что звать его Иван.

Видно было: оратор привык к многотысячным аудиториям. Он непринужденно взмахнул рукой в кратком панегирике покойному вождю.

— Да ради всего святого! — застонал Хофманн. — Мы что, пришли сюда всю эту чушь выслушивать?

Нетерпеливо потоптавшись у края, Кэддок между делом поснимал государственных фотографов.

— Прошу прошения… — Борелли поднял руку; но русский оборвал его на полуслове.

— А теперь мы… как это у вас говорится? — потолкуем начистоту.

— Они нас за американцев принимают, — прыснула Вайолет.

Дав знак фотографам, он умолк — и приподнял коническую крышку саркофага. Туристы возбужденно загомонили. Ленина открыли для обозрения! Ну это же совсем другой коленкор!

Русский подбирал слова — медленно и внушительно:

— Мы так понимаем, вы много путешествовали. Нет ничего лучше путешествий, верно? Должно быть, вы повидали немало всего удивительного: столицы, и городки, и тамошние закусочные с пустыми столиками; местные обычаи и краски, бессчетные, завораживающие своими подробностями достопримечательности. Вы посетили многие страны. Как мне сообщили, даже Африку. Замечательно. Вы — люди бывалые, умудренные опытом, нет? Тем самым расширяются горизонты, появляется возможность сравнивать. Надо думать, сейчас вы уже отделили… зерна от плевел, натуральную ткань от синтетики. Зрение ваше обострилось. В путешествиях, как на войне, все чувства словно оттачиваются. Замечательно, просто замечательно. Не поубавилось ли у вас наивности? — Он оглядел каждого из посетителей по очереди — выжидательно, не торопясь. — Но видимость — идет ли речь о событиях или предметах вокруг нас — всегда обманчива. Чему верить? Что — настоящее, что — нет? Наши глаза лгут нам на каждом шагу. Внешний вид сущностей, как правило, далек от истины. Это целая проблема, не правда ли? Вы были в Москве вчера; и сегодня вы тоже здесь. Но можете ли вы это доказать? Москва — чужая. Где же правда, где — подлинное бытие вещей? Границы размываются все сильнее.

Борелли и Джеральд Уайтхед дружно закивали.

Теперь русские разглядывали открытое обозрению лицо Ленина.

— Что вы принимаете, чему предпочитаете верить? Тому, что перед вами? Вы пришли посмотреть на Ленина. У вас на родине есть свои забальзамированные короли и праведники. Взять вот римского папу: он воздевает обе руки. А движение, как писал кто-то, — главная характеристика реальности. О'кей. Для вас Ленин — это диковина, курьез, шаблон; для нас он — живая идея и идеал, пример и напоминание. Так вот, в определенных заграничных сферах то и дело распускают лживые слухи, будто наш Владимир Ильич — это муляж, подделка. Значимость его трудно переоценить, но враги упорствуют в своих нападках — и вот раз в пять лет мы вынуждены доказывать миру, что это действительно… Ленин. Понимаете? Таков наш план. Простейший тест: случайная выборка независимых наблюдателей.