Но как? Едва он покажется, носкоеды пустятся бежать или сольются по своему хамелеонскому обычаю с окружающим хламом. Вот был бы какой-нибудь способ подкрасться!
Но он так и остался в облезлой шоферской кабине, где не мог даже ноги как следует вытянуть.
Прошел еще час.
Колокол на башне собора пробил полночь, когда на свалке появилось наконец не менее двадцати дедероновых громил, и один из них объявил, что сделка не состоится.
— ПОЧЕМУ?
Это выкрикнули, не сговариваясь, разом Хихиш, Рамзес и Падре.
Им ничего не ответили.
Члены банды обступили Хихиша, подхватили его и исчезли во тьме.
Вдали загрохотало, налетел ветер. Он носился над городом и гнал перед собой сухую листву, бумажки, полиэтиленовые пакеты и носки.
Гром бухнул ближе, и черные тучи прорезала извилистая молния. Теперь ветер дул по направлению к верхней части города, и был такой сильный, что подхватил Рамзеса и его отца, да так и гнал их по пустым улочкам до самого дома профессора Кадержабека.
Рослому профессору же пришлось изрядно побороться с ветром, так что до дома он добрался гораздо позже.
И чем ближе подходил он к дому, тем больше носков нес мимо него ветер, а во дворе перед домом их была просто куча.
Профессор не смог бы объяснить, откуда взялись носки, но не сомневался, что все это — части одной загадки.
Зато Туламор-старший точно знал, откуда они взялись, еще прежде, чем ветер зашвырнул его во двордома.
Он знал, что эти носки, и гольфы, и чулочки принадлежали ему. Это была его собственность.
Они были старые, многие остались с тех еще времен, когда у мальчишек носки собирались в гармошку, а чулки жалили девчачьи ноги и пузырились на коленях.
Бесценные сокровища, которые Падре собирал всю жизнь и которыми окружил себя в своей носочной империи на чердаке профессора Кадержабека.
Он не хотел идти наверх, и Рамзес еле доволок его до дверей. Он и так знал, что увидит: двери взломаны, грабители все унесли.
Однако дверь оказалась заперта, и никаких следов взлома не было.
Туламор-старший хотел отпереть дверь, но не смог — так у него тряслись руки.
— Пап, погоди.
Рамзес осторожно отстранил отца и открыл дверь своим ключом. Они вошли. Окна были нараспашку. Несколько носков валялись на полу, и с потолочной балки свисала пара хлопчатых подвязок.
Больше не осталось ничего — только стол, стулья да кровати — железная отцова и деревянная двухэтажная кровать, на которой спали Рамик и Тулик.
Пустой чердак оказался светлым и просторным.
Но радовался этому лишь ветер, гнавший в распахнутые окна первые капли дождя.