Носитель - [14]

ЛЮСЯ. Глубину? Мне Даша Полевая сказала, что она просто так себя ставит, а сама с шестнадцати лет уже шалавит.

АЛЕКСАНДР. Откуда Полевая-то знает — крыса?

ЛЮСЯ. Они обе из Краснодара.

АЛЕКСАНДР. Я этой крысе не верю.

ЛЮСЯ. Яна меня бесит!

Входит Катя, в руках у нее букет роз.

ЛЮСЯ. Кто тебе это подарил?

КАТЯ. Ваня.

АЛЕКСАНДР. А как же Гусев?

КАТЯ. Я просто цветы взяла. Не выкидывать же букет? Саша, вы опять намусорили. За вами уже Витя стал убираться. Если он добрый, то это не значит, что на нем можно ездить.

АЛЕКСАНДР. Ну вот, пристыдили.

КАТЯ. Нет, я серьезно.

АЛЕКСАНДР. Люся, давай посуду помоем.

Берут грязную посуду в тазике. Входит Витя.

ВИТЯ. Цветы. Мне?

КАТЯ. Нет, это мне подарили.

Берет букет, выбрасываете его в окно.

КАТЯ. Витя, ты чего делаешь?!

ВИТЯ. Берет ее за руку, вытаскивает из комнаты.

АЛЕКСАНДР. Вот ведь любовь. У нас так же будет?

ЛЮСЯ. Не дай Бог!

АЛЕКСАНДР. Ты мне ребенка родишь?

ЛЮСЯ. Потом. Если все будет нормально.

АЛЕКСАНДР. Детка.

Сцена седьмая

Александр, Люся, Катя. Сидят на одной кровати.

АЛЕКСАНДР. Это вообще, за что на него столько несчастья навалилось?

ЛЮСЯ. Судьба.

АЛЕКСАНДР. Да, уж. Судьба. Она действительно существует. Только в этом нет ничего мистического. Судьба это наше прошлое. Как бы там ни было, а прошлое должно быть у всех — это и есть судьба.

ЛЮСЯ. Я ничего не поняла, но это видимо что-то умное.

КАТЯ. Я его боюсь теперь.

АЛЕКСАНДР. Учитель в Воронеже был его самым близким человеком. Все одно к одному. Здоровый такой мужик был, бывший летчик. Голос громовой. И умер в сорок четыре года. Инсульт. Странно. Теперь у Гусева нет ни одного близкого человека. Мы ему неблизкие.

Входит Витя.

ВИТЯ (мрачно). К вам покойник пришел.

АЛЕКСАНДР. Ты пьяный что ли? Ты же не пьешь?

ВИТЯ. Я к врачу, когда ходил, она мне говорила: «Я не понимаю, как вы здесь сидите такой спокойный, трезвый». Она очень меня жалеет.

АЛЕКСАНДР. Витя, успокойся.

ВИТЯ. Учителя моего убили. Он давно говорил, что его убить хотят. Отец меня на хрен послал, как узнал, что я больной. Он сказал, чтобы я вообще дома не показывался. Осел! Наверно, боится за молодую жену. Я никому не нужен. Все на своей волне, все на своей волне. Никому ты, Витя, не нужен.

АЛЕКСАНДР. Хватит ныть! Достал уже! Ты что думаешь, тебе теперь все обязаны?!

ВИТЯ. Ты мне так не говори, Санек. Ясно?!

АЛЕКСАНДР. Хватит ныть. Витя, я понимаю, что тебе сложно.

ВИТЯ. Ничего ты не понимаешь — это понять нельзя. Надо быть на моем месте. А вы ведь здоровые, почему-то. Ладно, когда наркоманы заражаются, им жизнь все равно не нужна…

АЛЕКСАНДР. Ты хотел, чтобы мы были больные?

ВИТЯ. Хотя бы не так грустно было бы. Я вот думаю, если даже изобретут эти лекарства, вылечат меня. Все равно ничего не изменится. Я таким же останусь одиноким, каким был.

Катя и Люся сидят на кровати, опустив голову.

АЛЕКСАНДР. Мы ведь у тебя есть.

ВИТЯ. Вы на своей волне. Теперь между нами… (делает жест) Я больной, вы здоровые. Учителя убили еще…

АЛЕКСАНДР. Ты сам себя делаешь одиноким.

ВИТЯ. Детей у меня никогда не будет. Санек, я слепну. Оказывается, у меня была врожденная болезнь глаз. Теперь из-за ВИЧ она прогрессирует. Окулист сказал, что я, скорее всего, через год ослепну совсем. А заразила меня эта сука специально.

АЛЕКСАНДР. Ты об этом не рассказывал.

ВИТЯ. И не надо тебе об этом знать, а то рассказ побежишь писать. Куплю пистолет и пристрелю ректора и Дашу Полевую. И эту суку. Все равно уже. А если ты рассказ напишешь, я и тебя пристрелю… Нет, не буду: слишком многих придется убить.

Подходит к кастрюле накладывает пельмени.

Надо поесть, а то я может быть завтра пять дней есть не буду. Меня выселяют из общежития и отчисляют. Я ведь на занятия почти не ходил. Сегодня к ректору пошел, рассказал, что болею, поэтому не ходил, попросил сдать зачеты сейчас. Он как узнал, что я больной, руками замахал, сказал: «Нам такие не нужны, сейчас же забирай документы». Так что все.

АЛЕКСАНДР. Тебя что выгоняют даже после того, как ты сказал об этом?

ВИТЯ. Да.

АЛЕКСАНДР. Я не думал, что ректор поступит так непорядочно.

ВИТЯ. А что непорядочно, его можно понять. Он старой закалки. Боится. Я теперь для него чумной. Это жизнь, сам виноват. Она просто влезла ко мне в постель. Я всего с ней три дня спал. На третий уже не хотел — надоела. Она пришла, сказала, что в комнате никого нет, попросилась переночевать. Естественно мы с ней опять. Она сухая была, я себе все натер об нее. А на утро пришла соседка, попросила ее ключ от комнаты. Он, оказывается, у нее был. Я тогда думал, она просто хотела со мной. Оказывается, нет. Зачем-то специально заражала. Я понял почему. Такое одиночество давит, что за непонимание хочется все мстить. Будьте такими же, посмотрите, как это изнутри. Если бы не был таким дураком, то уже тогда бы понял, что он больная. Она говорила, что ей жить осталось пару лет, что ее уже два раза из петли вытаскивали. Когда она уехала, выяснилось, что у меня гонорея. Но это выяснилось, а она уже уехала. Месяц назад она объявилась на сессию, и я ей предъявил. Она сказала: «У меня ничего не было. Это ты. А ты, может быть, меня еще и СПИДом заразил? У тебя какие-то прыщи на лице. Ты проверься». И ушла. Меня после ее слов, как парализовало. Она еще пьесу написала, где главная героиня болеет ВИЧ. Она кстати учится у того же мастера что и ты учился. Я ее убить сначала хотел, теперь нет. Пусть живет и мучается. Умереть это… Я и сам уже хочу умереть. Пусть у нее ноги откажут, руки, глаза.