Нос - [2]

* * *

Господин член судебной палаты Теодор фон-дер-Пфордтен остановил его жестом и, положа Калленбруку руки на плечи, мягко повернул его лицом к свету. Внимательно, как врач, он осмотрел нос профессора, наклоняя при этом свою седую голову то в ту, то в другую сторону, словно желал рассмотреть феномен со всех возможных точек зрения. Наконец, отойдя на несколько шагов и заложив руки за спину, он укоризненно покачал головой. - О Теодор! - глотая навернувшиеся слезы, воскликнул Калленбрук. - Ты видишь, что со мной случилось? Это произошло только что, за минуту до твоего прихода. Я сам не верил своим глазам. Скажи мне - отчего бы это? Разве с кем-нибудь в жизни случалось что-либо подобное? Господин фон-дер-Пфордтен без приглашения опустился в кресло и, закинув ногу на ногу, стукнул папиросой по крышке портсигара. - Да-а-а... - протянул он значительно и задумчиво выпятил губу. Сказав это, он снова погрузился в длительное молчание, время от времени пуская в воздух аккуратные кольца дыма, - знаменитые пфордтеновские кольца, которые спорщики в "Клубе господ" на пари надевали по дюжине на биллиардный кий. Профессор Калленбрук стоял как на иголках, не спуская глаз с выпяченных губ друга, в ожидании, что вот-вот на его наболевшее сердце польется сладостный бальзам утешения. - Не было ли в твоей семье с отцовской или, может быть, с материнской стороны какого-нибудь предка еврея? - медленно произнес господин член судебной палаты фон-дер-Пфордтен. Профессор Калленбрук от неожиданности присел на стул. - Теодор! - воскликнул он укоризненно. - Как ты можешь говорить подобные вещи! Ты же знаешь прекрасно всю мою семью. Разве мой покойный отец не был близким другом твоего покойного отца? - Может быть, какой-нибудь дедушка или прадедушка, которого я не имел удовольствия знать? - холодно допытывался фон-дер-Пфордтен. - Ты оскорбляешь меня! - выкатывая грудь, петушился профессор. Огромный крючковатый нос на его бледном арийском лице даже покраснел от возмущения. - Я не ожидал этого от тебя, Теодор! - О, знаешь, в наше время... - пожал плечами приятель. - Да и потом это противоречит здравому смыслу. Разве от этого на пятидесятом году жизни может внезапно перемениться нос? - Не скажи! Это вполне возможно, - с убийственной уверенностью настаивал седой господин. - Большинство наследственных признаков дает о себе знать именно в зрелом возрасте. Все дело в генотипической предрасположенности. - Но ведь у меня - клянусь тебе! - это произошло совершенно внезапно. Только что я отобедал в кругу семьи, сел с чашкой кофе просматривать гранки - и вдруг... - Это всегда так бывает, - неумолимо подтвердил господин член судебной палаты. - Конституциональные особенности проявляют себя иногда даже в более позднем возрасте, чем у тебя. Например, у моего покойного дедушки, известного бонвивана, гехаймрата Альберта фон-дер-Пфордтен, бессменного посла его величества короля Пруссии при турецком дворе, на шестидесятом году жизни выскочила однажды на лбу препротивная шишка. И что же! Порывшись в хрониках нашей семьи, он установил, что точно такую же шишку имел над левым глазом его прадед, рыцарь Мальтийского ордена, Густав фон-дер-Пфордтен, который, по словам летописцев того времени, вынужден был даже заказывать себе шлемы особого фасона. - Да, но одно дело шишка, а другое - нос... - уже слабо защищался Калленбрук. - Ни у одного из моих предков никогда не было такого носа. - Это можно проверить, - услужливо предложил господин член судебной палаты. - Нет ничего проще, как по актам гражданской записи восстановить точную родословную. Господин фон-дер-Пфордтен достал золотые часы и поднялся с кресла: - Еще не поздно. Можем сходить сейчас же и выяснить это, не откладывая. - Хорошо, пойдем! - торопливо, хотя и без особого энтузиазма согласился Калленбрук. - По крайней мере ты убедишься в нелепости твоих инсинуаций. Но... как же я выйду на улицу с таким носом? - Поднимешь воротник. Кстати уже смеркается. Профессор доктор Отто Калленбрук, по самые глаза закутанный шарфом, с поднятым воротником пальто, пропустил своего друга и вышел за ним на лестницу. Он не благословлял больше провидение, в тяжелую годину пославшее ему фон-дер-Пфордтена. Охотнее всего он отвязался бы от этого настойчивого господина, вместо утешения заронившего в его душу змеиный клубок сомнений. Он с ужасом подумал, что постигшее его из ряда вон выходящее горе, которое можно было известное время держать в тайне, станет теперь достоянием всего города. Пфордтен раструбит об этом на всех перекрестках, что, при его огромных связях в руководящих кругах партии, не доставит ему особого труда. Если бы столь невероятный слух распространял кто-либо другой, ему могли б еще не поверить. Но Теодору фон-дер-Пфордтену, автору первой национал-социалистической конституции, законодателю славной мюнхенской революции 9 ноября 1923 года, участнику незабываемой битвы у Фельдгернгалле, - нет, Теодору фон-дер-Пфордтену без колебания поверит всякий! Тут профессора вдруг осенила уже совсем странная, ни на что не похожая мысль: "Постойте, да ведь фон-дер-Пфордтен, если мне память не изменяет, был убит в битве у Фельдгернгалле!.." Профессор Калленбрук застыл с поднятой ногой на ступеньке лестницы. Он хотел было повернуть назад, разыскать в шкафу "Национал-социалистический справочник" и посмотреть в "Жизнеописаниях наших вождей", действительно ли погиб, или остался в живых его друг Теодор фон-дер-Пфордтен. Но тут спускавшийся по лестнице впереди него седой господин обернулся и остановился тоже. - Может быть, ты раздумал? - спросил он с нескрываемой иронией. - Можем вернуться, я не настаиваю. - Нет, нет! Что ты! - заторопился Калленбрук. Он засеменил по ступенькам вниз, не спуская недружелюбных глаз с бронированного затылка фон-дер Пфордтена. В прорезь между полями касторового котелка и крахмальным воротничком пухлой розовой складкой выпирала шея.