Нос - [2]
* * *
Господин член судебной палаты Теодор фон-дер-Пфордтен остановил его жестом и, положа Калленбруку руки на плечи, мягко повернул его лицом к свету. Внимательно, как врач, он осмотрел нос профессора, наклоняя при этом свою седую голову то в ту, то в другую сторону, словно желал рассмотреть феномен со всех возможных точек зрения. Наконец, отойдя на несколько шагов и заложив руки за спину, он укоризненно покачал головой. - О Теодор! - глотая навернувшиеся слезы, воскликнул Калленбрук. - Ты видишь, что со мной случилось? Это произошло только что, за минуту до твоего прихода. Я сам не верил своим глазам. Скажи мне - отчего бы это? Разве с кем-нибудь в жизни случалось что-либо подобное? Господин фон-дер-Пфордтен без приглашения опустился в кресло и, закинув ногу на ногу, стукнул папиросой по крышке портсигара. - Да-а-а... - протянул он значительно и задумчиво выпятил губу. Сказав это, он снова погрузился в длительное молчание, время от времени пуская в воздух аккуратные кольца дыма, - знаменитые пфордтеновские кольца, которые спорщики в "Клубе господ" на пари надевали по дюжине на биллиардный кий. Профессор Калленбрук стоял как на иголках, не спуская глаз с выпяченных губ друга, в ожидании, что вот-вот на его наболевшее сердце польется сладостный бальзам утешения. - Не было ли в твоей семье с отцовской или, может быть, с материнской стороны какого-нибудь предка еврея? - медленно произнес господин член судебной палаты фон-дер-Пфордтен. Профессор Калленбрук от неожиданности присел на стул. - Теодор! - воскликнул он укоризненно. - Как ты можешь говорить подобные вещи! Ты же знаешь прекрасно всю мою семью. Разве мой покойный отец не был близким другом твоего покойного отца? - Может быть, какой-нибудь дедушка или прадедушка, которого я не имел удовольствия знать? - холодно допытывался фон-дер-Пфордтен. - Ты оскорбляешь меня! - выкатывая грудь, петушился профессор. Огромный крючковатый нос на его бледном арийском лице даже покраснел от возмущения. - Я не ожидал этого от тебя, Теодор! - О, знаешь, в наше время... - пожал плечами приятель. - Да и потом это противоречит здравому смыслу. Разве от этого на пятидесятом году жизни может внезапно перемениться нос? - Не скажи! Это вполне возможно, - с убийственной уверенностью настаивал седой господин. - Большинство наследственных признаков дает о себе знать именно в зрелом возрасте. Все дело в генотипической предрасположенности. - Но ведь у меня - клянусь тебе! - это произошло совершенно внезапно. Только что я отобедал в кругу семьи, сел с чашкой кофе просматривать гранки - и вдруг... - Это всегда так бывает, - неумолимо подтвердил господин член судебной палаты. - Конституциональные особенности проявляют себя иногда даже в более позднем возрасте, чем у тебя. Например, у моего покойного дедушки, известного бонвивана, гехаймрата Альберта фон-дер-Пфордтен, бессменного посла его величества короля Пруссии при турецком дворе, на шестидесятом году жизни выскочила однажды на лбу препротивная шишка. И что же! Порывшись в хрониках нашей семьи, он установил, что точно такую же шишку имел над левым глазом его прадед, рыцарь Мальтийского ордена, Густав фон-дер-Пфордтен, который, по словам летописцев того времени, вынужден был даже заказывать себе шлемы особого фасона. - Да, но одно дело шишка, а другое - нос... - уже слабо защищался Калленбрук. - Ни у одного из моих предков никогда не было такого носа. - Это можно проверить, - услужливо предложил господин член судебной палаты. - Нет ничего проще, как по актам гражданской записи восстановить точную родословную. Господин фон-дер-Пфордтен достал золотые часы и поднялся с кресла: - Еще не поздно. Можем сходить сейчас же и выяснить это, не откладывая. - Хорошо, пойдем! - торопливо, хотя и без особого энтузиазма согласился Калленбрук. - По крайней мере ты убедишься в нелепости твоих инсинуаций. Но... как же я выйду на улицу с таким носом? - Поднимешь воротник. Кстати уже смеркается. Профессор доктор Отто Калленбрук, по самые глаза закутанный шарфом, с поднятым воротником пальто, пропустил своего друга и вышел за ним на лестницу. Он не благословлял больше провидение, в тяжелую годину пославшее ему фон-дер-Пфордтена. Охотнее всего он отвязался бы от этого настойчивого господина, вместо утешения заронившего в его душу змеиный клубок сомнений. Он с ужасом подумал, что постигшее его из ряда вон выходящее горе, которое можно было известное время держать в тайне, станет теперь достоянием всего города. Пфордтен раструбит об этом на всех перекрестках, что, при его огромных связях в руководящих кругах партии, не доставит ему особого труда. Если бы столь невероятный слух распространял кто-либо другой, ему могли б еще не поверить. Но Теодору фон-дер-Пфордтену, автору первой национал-социалистической конституции, законодателю славной мюнхенской революции 9 ноября 1923 года, участнику незабываемой битвы у Фельдгернгалле, - нет, Теодору фон-дер-Пфордтену без колебания поверит всякий! Тут профессора вдруг осенила уже совсем странная, ни на что не похожая мысль: "Постойте, да ведь фон-дер-Пфордтен, если мне память не изменяет, был убит в битве у Фельдгернгалле!.." Профессор Калленбрук застыл с поднятой ногой на ступеньке лестницы. Он хотел было повернуть назад, разыскать в шкафу "Национал-социалистический справочник" и посмотреть в "Жизнеописаниях наших вождей", действительно ли погиб, или остался в живых его друг Теодор фон-дер-Пфордтен. Но тут спускавшийся по лестнице впереди него седой господин обернулся и остановился тоже. - Может быть, ты раздумал? - спросил он с нескрываемой иронией. - Можем вернуться, я не настаиваю. - Нет, нет! Что ты! - заторопился Калленбрук. Он засеменил по ступенькам вниз, не спуская недружелюбных глаз с бронированного затылка фон-дер Пфордтена. В прорезь между полями касторового котелка и крахмальным воротничком пухлой розовой складкой выпирала шея.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе «Человек меняет кожу» автор умно, достоверно, взволнованно рассказывает об одной из строек первых пятилеток – плотине через реку Вахш в Таджикистане.Перед читателем предстает Таджикистан начала тридцатых годов во всей сложности классовой борьбы, которая усугублялась национальным антагонизмом и религиозным фанатизмом.
В рассказе «Главный виновник» – предостерегающий вывод об угрозе войны, которую порождает тоталитарное фашизирующееся государство, враждебное собственному народу и обрекающее его на роль пушечного мяса. Война, как «дамоклов» меч, неотвратимо висит над героем рассказа, неотступно преследует его ночными кошмарами и газетными сообщениями.Едкая ирония, вынесенная в заголовок, фантасмагорична так же, как и последующие перипетии действия, в результате которых «главный виновник» становится «главным обвиняемым» на судебном процессе по делу «инспирированной соседней державой антивоенной организации».
Этот роман Бруно Ясенского – прямой ответ писателя на книгу «Я жгу Москву» Поля Морана, литератора и дипломата, работавшего в СССР в составе французского посольства. Полемический заряд, который высекла эта книга, оказался, видимо, столь силен, что Бруно Ясенский написал свой роман в рекордно короткие сроки – за три месяца. Последующая же его публикация в газете «Юманите» убеждает, что полемика, предпринятая писателем, попала в цель и отвечала напряжению тогдашних политических споров. Броская мозаика Парижа, уподобленного «заброшенной могиле Великой французской революции» с траурной лентой выцветших слов «Свобода – Равенство – Братство».
Пьеса Ясенского «Бал манекенов» – своего рода революционный фарс. Это трагикомедия об утраченной человечности, бичующая устои буржуазного общества, гниль «вещных» отношений. В пьесе люди – манекены и обездушены, а манекены – одухотворены, человечны. Манекен с чужой головой умудрился быть человечески состоятельнее тех, что с головами: наличие головы еще не гарантия человечности.
В книгу избранных произведений классика чешской литературы Каролины Светлой (1830—1899) вошли роман «Дом „У пяти колокольчиков“», повесть «Черный Петршичек», рассказы разных лет. Все они относятся в основном к так называемому «пражскому циклу», в отличие от «ештедского», с которым советский читатель знаком по ее книге «В горах Ештеда» (Л., 1972). Большинство переводов публикуется впервые.
Великолепная новелла Г. де Мопассана «Орля» считается классикой вампирической и «месмерической» фантастики и в целом литературы ужасов. В издании приведены все три версии «Орля» — включая наиболее раннюю, рассказ «Письмо безумца» — в сопровождении полной сюиты иллюстраций В. Жюльяна-Дамази и справочных материалов.
Трилогия французского писателя Эрве Базена («Змея в кулаке», «Смерть лошадки», «Крик совы») рассказывает о нескольких поколениях семьи Резо, потомков старинного дворянского рода, о необычных взаимоотношениях между членами этой семьи. Действие романа происходит в 60-70-е годы XX века на юге Франции.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
Книга «Идиллии» классика болгарской литературы Петко Ю. Тодорова (1879—1916), впервые переведенная на русский язык, представляет собой сборник поэтических новелл, в значительной части построенных на мотивах народных песен и преданий.
Целый комплекс мотивов Достоевского обнаруживается в «Исповеди убийцы…», начиная с заглавия повести и ее русской атмосферы (главный герой — русский и бóльшая часть сюжета повести разворачивается в России). Герой Семен Семенович Голубчик был до революции агентом русской полиции в Париже, выполняя самые неблаговидные поручения — он завязывал связи с русскими политэмигрантами, чтобы затем выдать их III отделению. О своей былой низости он рассказывает за водкой в русском парижском ресторане с упоением, граничащим с отчаянием.