Норне-Гест - [50]

Редко, однако, человеческой натуре удается избежать противоречий. И эти храбрые северяне, хоть и рвались к смерти в бою, в надежде на загробное продолжение битвы, все же всячески старались затруднить задачу своим убийцам; тело защищали панцирями, бронями и кольчугами, которые не могли пробить ни меч, ни копье, а головы прикрывали шлемами и огромными щитами; требовалось особое искусство, чтобы через такие прикрытия добраться до внутренностей противника. Но изобретательность не дремала: чем крепче делались доспехи, тем острее и беспощаднее ковалось оружие; люди разили друг друга огромными, тяжелыми копьями, рубили закаленными мечами, словно дровосеки деревья, сшибались между собой с грохотом и треском; далеко разносился вокруг лязг железа о железо.

И воинов стало много, ужасно много, не то что прежние кучки селян, которые шли друг на друга стеной или вызывали желающих на единоборство; поединки устраивались и теперь, но рядом с этой старинной формой войны возникла новая, которая и создала новое общественное сословие, оттеснившее на задний план землепашцев, – войско. Но это произошло в связи с другими важными переменами в Зеландии.

В сущности, все они имели в основе своей одну важную причину – прирост населения. Родная долина Геста была так густо населена, что можно было пройти ее всю от моря и далеко в глубь страны, на что уходил почти целый день, и ни разу не очутиться в одиночестве; приезжему или проезжему все время попадались люди – независимо от того, было ли ему это в утешение или в тягость.

Этот прирост населения прежде всего отразился на лесе, который теперь во столько же раз поредел, во сколько увеличилось население. В Бронзовом веке пашни врезывались в лес с обеих сторон долины, образуя большие прогалины; теперь лесных участков было не больше, чем прежде вырубленных мест, и они островками выделялись среди моря возделанной земли, аккуратно разгороженной на отдельные пашни каменными оградами и увенчанной по окраинам, на голых холмах, могильными курганами.

Лишь далеко, в глубине страны, виднелась сплошная полоса леса, терявшаяся в середине острова. Но даже и там, в самом сердце лесной области, открывались прогалины, расчищенные от деревьев, пущенные под пашни или луга; это были зачатки новых поселков, здесь осели переселенцы. Из прежних, разбросанных по долине усадеб выросли деревни с общинным землевладением, связывавшим между собою когда-то родственные семьи.

Почти у самого устья фьорда расположился город с гаванью, полной ладей. Город был небольшой, всего в одну улицу с домами, крытыми соломой, но жил он своей особенной жизнью: тут не было ни крестьян, ни воинов, а каждый занимался каким-нибудь ремеслом или торговлей. Народ жил тут тихий и осторожный, никого не обижавший, – вольноотпущенные из рабов или чужеземцы, полезные и незаметные люди; они смирно сидели в своем городе и были довольны тем, что посылала им судьба.

На верхнем краю долины, противоположном городу, жил ярл. Кто же это такой? Если спросить об этом местных крестьян, то уже по их тону можно было судить, что ярл персона важная: столько почтительности вкладывали свободнорожденные люди в свой ответ. Хозяевами должны быть, конечно, они, бонды, но надо же было признавать кого-нибудь и над собой! Иметь вождя на случай войны и сборщика податей в мирное время. Подати? Какие, за что? За пользование землей. Кому же? Конечно, королю. Король жил на берегу Роскилльского фьорда и не мог лично управлять всем островом, а ему полагалась десятина с каждого двора; вот он и сажал ярла для охраны своих прав, и таких ярлов было много на острове, по одному в каждой области. Родом они были те же бонды, только поважнее, из тех родов, что опередили других, успели захватить себе много земли, выстроили себе большие дворы и обзавелись большим хозяйством; это давало им возможность содержать много людей для охраны своего имущества и приобретении нового. Сам король принадлежал к одному из самых старых и сильных родов, дававших ярлов.

Ярлу, жившему на верхнем конце долины, принадлежали все окрестные луга, большой участок леса и много дворов. Самый большой занимал он сам со своей воинской дружиной, которая ничего больше не делала, кроме как воевала да показывала свою силу, готовая взяться за меч по всякому поводу и без повода и уверенная, что не попадет туда, куда отправляла свои жертвы мирная смерть.

Откуда взялась дружина? Набиралась она из сыновей тех же бондов; сыновей рождалось много, и не всем хватало родовой земли, вот они и поступали на службу к ярлу или к самому королю или выбирали себе какого-нибудь вождя, садились в ладьи и уезжали на поиски земли туда, где ее было много и получить ее было легко – после смерти владельцев, которую пришельцам ничего не стоило ускорить. Это было войско.

Ярлы сами не обрабатывали земли, на то у них были батраки – крестьяне, не имевшие собственной земли, жившие в усадьбах ярлов и зависевшие от них; ярлы занимались военным делом, служа королю, проводили время в пирах да забавах по чужеземному образцу и обвешивали серебряными украшениями своих жен и дочерей, которые все как на подбор были красивы и привлекательны.