Нормальные люди - [41]

А ты его любишь? – спрашивает Коннелл.

Рука ее замирает на дверце холодильника.

Как-то не в твоем это духе, Коннелл, интересоваться моими чувствами, говорит она. Я почему-то считала, что у нас с тобой не принято такое обсуждать.

Ясно. Ладно.

Он снова потирает рот, смотрит рассеянно. А потом роняет руку и смотрит в кухонное окно.

Слушай, говорит он, надо было, наверное, тебе раньше сказать, но я тут тоже встречаюсь. Мы, собственно, уже довольно давно вместе, прости, что не сообщил.

Шок от этой новости столь велик, что Марианна ощущает его почти физически. Она смотрит на Коннелла в упор, не в состоянии скрыть замешательства. За все время их дружбы у него никогда не было постоянной девушки. Она даже как-то и не задумывалась о том, что она может появиться.

Что-что? – говорит она. И давно у вас это?

Месяца полтора. Хелен Брофи, не знаю, знакомы вы или нет. С медицинского.

Марианна поворачивается к нему спиной, берет со столешницы чашку. Следит, чтобы плечи не дрожали, – ей страшно, что она расплачется, а он заметит.

А зачем ты тогда уговариваешь меня бросить Джейми? – говорит она.

Да я и не уговариваю. Просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Потому что ты мой добрый друг, да?

Ну, типа того, говорит он. В смысле я сам не знаю.

В руке у Марианны горячая чашка, держать ее больно, но вместо того, чтобы поставить ее, она не мешает боли проникать в пальцы и дальше в плоть.

И ты ее любишь? – говорит она.

Да. Люблю, конечно.

И тут Марианна начинает плакать – такого позора с ней еще не случалось за всю ее взрослую жизнь. Она стоит к нему спиной, но сама чувствует, как плечи вздергиваются в жутком неконтролируемом спазме.

Господи, говорит Коннелл. Марианна.

Да пошел ты.

Коннелл дотрагивается до ее спины, а она отшатывается, будто он ее ударил. Ставит чашку на столешницу, чтобы неряшливо вытереть лицо рукавом.

Иди отсюда, говорит она. Оставь меня.

Марианна, не надо. Слушай, ну мне страшно стыдно. Прости, я должен был раньше тебе сказать.

Не хочу с тобой разговаривать. Уходи – и все.

Некоторое время ничего не происходит. Она покусывает щеку изнутри, пока боль не успокаивает нервы и слезы не перестают течь. Еще раз вытирает лицо, на сей раз руками, поворачивается.

Прошу тебя, говорит она. Прошу тебя, уходи.

Он вздыхает, смотрит в пол. Трет глаза.

Да, говорит он. Слушай, неудобно просить, но без денег мне правда домой не добраться. Прости меня.

Она вспоминает, ей делается неловко. Неловко настолько, что она даже улыбается ему. Ах ты ж господи, говорит она. А я от переживаний даже забыла, что тебя ограбили. Я тебе дам два полтинника – нормально? Он кивает, не глядя на нее. Она знает, что ему стыдно; она хочет вести себя по-взрослому. Находит кошелек, протягивает ему купюры, он прячет их в карман. А потом смотрит в пол, моргает, откашливается – будто и сам сейчас заплачет. Прости меня, говорит он.

Да ничего страшного, говорит она. Не переживай.

Он трет нос и оглядывает комнату так, будто никогда больше ее не увидит.

Знаешь, я до сих пор не понял, что у нас вышло прошлым летом, говорит он. Ну, когда мне пришлось уехать домой и все такое. Я, типа, думал, что ты пригласишь меня пожить, в таком роде. И так и не понял, что в результате случилось.

Чувствуя резкую боль в груди, она поднимает руку к горлу и хватается за пустоту.

Ты же сказал, что хочешь встречаться с другими, говорит она. Мне в голову не пришло, что ты хочешь пожить здесь. Подумала, что ты решил меня бросить.

Он трет губы тыльной стороной ладони, потом выдыхает.

А про то, чтобы пожить здесь, ты и словом не обмолвился, добавляет она. Разумеется, я была бы только рада. Всегда тебе рада.

А, понятно, говорит он. Ну, ладно, мне пора. Спокойной ночи, да?

Он уходит. Негромко щелкает дверной замок.

На следующее утро, на факультете искусств, Джейми целует ее при всех и говорит, что она прекрасно выглядит. Как там вчера Коннелл? – спрашивает он. Она стискивает руку Джейми и заговорщицки закатывает глаза. Да ничего не соображал спьяну, говорит она. В итоге я его домой сплавила.

Через полгода (июль 2013 года)

Он просыпается сразу после восьми. За окном солнечно, в вагоне делается все теплее, духота пропитана запахом пота. Мимо проносятся полустанки с нечитаемыми названиями. Элейн уже проснулась, а Найл пока спит. Коннелл трет костяшкой пальца левый глаз, садится. Элейн читает единственный роман, который взяла с собой в дорогу, – с глянцевой обложкой и надписью сверху: «По книге снят фильм-блокбастер». Актриса на обложке уже несколько недель составляет им компанию. В глазах Коннелла ее бледное лицо в гриме из исторической драмы уже выглядит почти по-родственному.

И где это мы, не знаешь? – спрашивает Коннелл.

Элейн поднимает глаза от книги. Часа два назад проехали Любляну, говорит она.

А, ясно, говорит он. Значит, уже недалеко.

Коннелл смотрит на Найла – его голова слегка покачивается во сне. Элейн следит за его взглядом. Дрыхнет, как обычно, говорит она.

Вначале их компания была больше. От Берлина до Праги с ними ехали друзья Элейн, в Братиславе они встретили нескольких однокурсников Найла по инженерному факультету, потом поездом отправились в Вену. В хостелах брали недорого, а городки на их пути казались приятно преходящими. Ничего из того, что Коннелл там делал, не застревало у него в мозгу. Путешествие стало набором короткометражек для одноразового показа, в голове оставалось общее впечатление, но не подробности сюжета. Он помнит, что многое видел из окон такси.