Нормальные люди - [28]

У меня куча комплексов, говорит Марианна. Я невротичка.

Пегги делает дежурный женский комплимент Марианниной внешности и спрашивает, какие именно у нее комплексы.

Марианна пощипывает нижнюю губу. Ну, я считаю, что меня не за что любить. Есть во мне что-то непривлекательное, отталкивающее… какая-то холодность. Она взмахивает длинной тонкой рукой, показывая, что это приблизительный, а не точный смысл.

Я тебе не верю, говорит Пегги. А ты чувствуешь ее холодность?

Коннелл кашляет и говорит: нет.

Пегги с Марианной продолжают разговаривать, а он катает сложенную этикетку между пальцами и нервничает.

На этой неделе Марианна на пару дней уехала домой, вчера вечером вернулась в Дублин, какая-то притихшая. Они вместе посмотрели в ее квартире «Шербурские зонтики». Под конец Марианна расплакалась, но отвернулась, чтобы он не заметил. Коннелла это встревожило. Да, концовка у фильма довольно грустная, но о чем там плакать, он все-таки не понял. У тебя все хорошо? – сказал он. Она кивнула, пряча лицо – он видел на ее шее белую выпуклую мышцу.

Эй, сказал он. Ну чего ты расклеилась?

Она покачала головой, не поворачиваясь. Он пошел налить ей чашку чая, а когда вернулся, она больше не плакала. Он коснулся ее волос, она ответила слабой улыбкой. Одна из героинь фильма неожиданно забеременела, и Коннелл попытался вспомнить, когда у Марианны в последний раз были месячные. Чем дольше он про это думал, тем длиннее казался срок. Под конец, впав в панику, он спросил: эй, ты, надеюсь, не беременна? Марианна рассмеялась. Он успокоился.

Нет, сказала она. Сегодня утром началось.

Ага. Ладно, с этим порядок.

А если бы забеременела, ты бы что?

Он улыбнулся, вдохнул через рот. Все зависит от того, чего ты сама хочешь, сказал он.

Знаешь, было бы некоторое искушение оставить ребенка. Но я бы с тобой так не поступила, не переживай.

Правда? И какого рода искушение? Прости, если вопрос неделикатный.

Не знаю, сказала она. Мне до определенной степени нравится думать о таких вот кардинальных переменах. Нравится устраивать другим сюрпризы. А ты считаешь, я буду плохой матерью?

Отличной, в этом я убежден. Ты ведь все делаешь отлично.

Она улыбнулась. Тебе в этом участвовать не обязательно, сказала она.

Ну, что бы ты ни решила – я тебя поддержу.

Он не знал, зачем он это сказал – про поддержку, ведь у него почти нет свободных денег, да и в будущем не предвидится. Просто ему казалось, что положено так отвечать. А на самом деле он вообще никогда об этом не задумывался. Марианна – из тех сугубо самостоятельных людей, которые сами принимают все решения, максимум, что от него потребуется, – это сесть с ней в самолет[5].

Вообрази, что бы стали болтать в Каррикли, сказала она.

Ох, да. Лоррейн меня бы никогда не простила.

Марианна быстро подняла глаза и сказала: почему, она меня не любит?

Тебя она как раз любит. Она бы меня не простила за то, что я так с тобой поступил. А любить любит, не волнуйся. И ты это знаешь. Считает, что я тебя недостоин.

Марианна улыбнулась снова, коснулась рукой его лица. Ободренный, он придвинулся к ней поближе, погладил бледную кожу с внутренней стороны запястья.

А твои родные? – сказал он. Они бы, наверное, тоже меня не простили.

Она пожала плечами, уронив руку обратно на колени.

А они знают, что мы встречаемся? – сказал он.

Она покачала головой. Отвернулась, подперла щеку рукой.

Ты, конечно, не обязана им говорить, сказал он. Может, я им не нравлюсь. Может, они хотят, чтобы ты встречалась с врачом или адвокатом – так ведь?

Мне кажется, их мало волнует, чем я занимаюсь.

На миг она прикрыла раскрытыми ладонями лицо, потом быстро потерла нос, шмыгнула. Коннелл знал, что отношения с родными у нее натянутые. Он это понял еще в школе, но тогда не обратил внимания – у Марианны со всеми были натянутые отношения. Брат Алан старше ее на несколько лет, Лоррейн называла его слабаком. Трудно было себе представить, что в случае конфликта он способен противостоять Марианне. Но вот они оба взрослые, тем не менее она почти никогда не ездит домой, а если ездит, возвращается вот такая, отрешенная и хмурая, и говорит, что опять поссорилась с родными, но обсуждать ничего не хочет.

Опять поругалась с ними, да? – сказал Коннелл.

Она кивнула. Они меня не очень любят, сказала она.

Да, я знаю, что тебе так кажется, сказал он. Но на самом-то деле они же родные люди, они тебя любят.

Марианна промолчала. Не кивнула, не покачала головой, ничего. Вскоре они легли в постель. Ее мучили спазмы, она сказала, что секс усилит боль, и он просто гладил ее, пока она не кончила. Тут настроение ее исправилось, она блаженно постанывала и повторяла: боже, как здорово. Он вылез из постели, пошел вымыть руки в ванную – комнатушку при спальне, отделанную розовым кафелем, с цветочным горшком в углу, набитую баночками с кремом и флакончиками духов. Споласкивая руки, он спросил Марианну, лучше ли ей. Она ответила из постели: лучше некуда, спасибо. Он глянул в зеркало и заметил капельку крови у себя на нижней губе. Видимо, случайно задел пальцем. Он стер ее мокрой костяшкой пальца, а Марианна сказала из соседней комнаты: только представь себе, какой я буду угрюмой, когда ты встретишь другую и влюбишься в нее. Она часто отпускала такие шуточки. Он вытер руки, выключил в ванной свет.