Нонкина любовь - [9]

В один из этих вечеров Марийка отдалась Петру. Они долго лежали рядом и молчали. Марийка, с обнаженной розовой грудью, смотрела на потолок невинными детскими глазами, а уголки ее губ вздрагивали от все еще неутихавшего волнения.

— Что теперь со мной будет!

Голос ее был спокойным и тихим, но Петр уловил подавленную тревогу этой женщины, которая отдалась ему, не зная даже, любит ли он ее. В этот миг она стала ему дорога, и он впервые почувствовал в сердце нежность к ней, но у него не поднялась рука приласкать ее, язык не повернулся сказать ей ласковое слово. Испуганный своей холодностью, он молчал, крепко стиснув зубы, полный отвращения к самому себе.

— Я знать ничего не хочу! — сказала Марийка, повернувшись к нему и положив голову ему на плечо. — Я тебя люблю, и мне этого довольно!.. А ты меня не любишь! Почему?

Петр погладил ей руку и в неожиданном порыве, потрясшем все его существо, прижал к себе:

— А может и люблю!..

Прошел месяц, другой. Петр встречался с Марийкой очень часто и привязался к ней. Ее ласки, такие страстные и искренние, разжигали огонь в его мужской крови, одурманивали голову, как густое, старое вино.

Он возвращался домой поздно с пересохшими губами и отяжелевшими веками, засыпал в сладкой истоме, как пьяный, и всю ночь ему снилась… Нонка…

Пришло время сева. Бригада Петра работала на участке близ акациевой рощи. Однажды Петр сходил в село за газетами и возвращался обратно. По обеим сторонам дороги робко зеленела первая весенняя травка. Над коричневым бархатом пашен дрожало, переливаясь, легкое марево, причудливо изламывая светло-зеленую ленту акациевой рощицы. Петр шел, то насвистывая что-то обветренными губами, то просматривая заголовки в газетах, то рассеянно и радостно оглядывая поле. Он был в легком пиджаке, без шапки, в рубахе с расстегнутым до самой груди воротом. Солнце ласково, но настойчиво припекало затылок, а в лицо ему веяла прохладой весенняя свежесть и как будто чем-то пушистым нежным ласкала его грудь и плечи.

Дойдя до рощи, где дорога отклонялась на ферму, он увидел Нонку.

Девушка была уже так близко, что Петр ничего не успел сообразить. Если бы он увидел ее раньше, то, вероятно, вспомнил бы о своем изгнании с фермы, о долгом и обидном молчании Нонки и гордо прошел бы мимо, только поклонившись издали. Но все произошло так быстро и неожиданно, что он сунул газеты под мышку и подал ей руку. Сердце у него сильно билось, он не мог владеть собой, стоял, преминаясь с ноги на ногу, говорил что-то несвязное и не сводил глаз с Нонки. Прежнее чувство к ней, с которым он так долго и мучительно боролся, с новой силой вспыхнуло в его груди. И видя, как девушка взволнована и смущена, он понял, что и она его любит. В один миг душа освободилась от всех сомнений, и его охватило неудержимое желание обнять ее и поцеловать. А она завязывала и развязывала дрожащими руками концы своего платка и молчала. Взглянула на него только раз, мельком, как-то удивленно, и сказала:

— Я спешу. Мне надо в село — поговорить по телефону с агрономом…

Петр отступил в сторону и дал ей дорогу.

Но не сделав и шагу, Нонка вспомнила долгие, бессонные ночи, когда она мечтала об этой встрече и все те чувства и сомнения, которые волновали ее сердце. Еще задолго до знакомства с Петром она любила его в своих девичьих мечтах, а после вечеринки вернулась совсем влюбленной. Несколько дней Нонка ходила опьяненная дурманом первой любви и думала только о новой встрече. Но тогда в ее душу прокралось смутное сомнение, что, может быть, Петр и не любит ее вовсе. Вспоминая строгое и, как ей казалось, безразличное выражение его лица на вечеринке, когда сама она так волновалась, его дерзкую самоуверенность, она думала, что этот гордый и самонадеянный человек ищет сближения с ней только из мужского самолюбия и не ответит на ее искренние чувства. Мысль о неразделенной любви оскорбляла ее гордость. Да и все близкие: дед Ламби, Раче и мать — будто сговорившись, в один голос предупреждали: «Держи ухо востро с этим человеком!» Нонка чувствовала, что то же думал и отец. И позже, когда Раче осторожно намекнула ей о тайной связи Петра с Марийкой Кутевой, Нона решила долго не спускаться в село. Она знала, что, встретясь с Петром, она влюбится в него еще больше, и тогда уже возврата не будет.

И теперь, почти разминувшись с ним, она почувствовала, как сердце у нее сжалось от страшного предчувствия, что она может потерять его навсегда. «Какая я глупая! Да ведь я люблю его, зачем же тогда уходить?» — горько упрекла она себя и вдруг почувствовала, что у нее кружится голова. Потом она вспоминала, словно сквозь сон, как Петр внезапно обнял ее за плечи, как она приникла к его груди пылающей головой, как вырвалась из его объятий и, расплакавшись, бросилась бежать обратно, на ферму…

Дед Ламби присел на скамеечку покурить и погреться на мартовском солнышке. Не успел он докурить папироску, как увидел, что по дороге бежит Нонка. В это время из рощи вышел какой-то мужчина и направился прямо к тому участку, где с утра работала одна из бригад. Дед Ламби заслонил глаза от солнца и увидел сына Пинтеза. «Этот негодяй что-то натворил. Хотел бы я знать, в чем дело!» — тревожно покачал он головой и издали спросил Нонку: