Номер 10 - [45]

— У Митча Бейтса двенадцать детей, восемь мальчиков и четыре девочки, все ростом за метр восемьдесят.

Босток не успел отразить удар, и Джек пробормотал себе под нос:

— Конец партии, сета и матча.

Дафна Босток удалилась на кухню, откуда донеслись ее крики на иностранцев, которые должны были приготовить кофе и подать его в гостиную.

Премьер-министр отказывался разговаривать с Джеком или смотреть ему в глаза. Как он до смешного придирчив с этой горячей водой. Что на него нашло? Ведь эти Бостоки — соль земли.

Хозяева увели всех в гостиную. На ковре у пустого камина валялись носки Клайва, на диване лежало вышивание Дафны, а повсюду в серебряных рамочках стояли фотографии детей и внуков Бостоков с бестолковыми лицами. Огромный телевизор показывал «Кто хочет стать миллионером».

— Садитесь и устраивайтесь поудобнее, не забывайте, вы здесь — члены семьи.

Джек заметил, что Бостоки заняли самые удобные кресла, а когда Ева, женщина со скорбным лицом, принесла кофе, Клайв Восток налил чашку себе и жене в первую очередь.

Джек привел Клайва Востока в ярость, дав правильные ответы на все вопросы Криса Тарранта и выиграв миллион фунтов. Американцев его эрудиция впечатлила.

— Ты это, парень, типа, гений, а? — спросил Глэйд. Джек и сам удивился. До сего вечера он и не ведал, что знает, что панамы появились в Эквадоре.

— Джек — продукт британской системы общеобразовательных школ, — изрек премьер-министр.

Дафна Босток сморщила нос, будто слово «общеобразовательный» дурно пахло. Джек сказал:

— Эдвина, если вы считаете, что общеобразовательные школы так хороши, почему же ваши дети туда не ходят?

— А вот мы поднатужились, подкопили деньжат и послали наших деток, Марка и Гиллиан, в приличную частную школу, — похвасталась миссис Босток.

Джек отхлебнул кофе и заметил:

— Сто лет не пил желудевого кофе.

Босток воспринял это как комплимент. Джек подал знак премьер-министру, что пора спать. Поднимаясь по лестнице, они слышали, как Клайв Восток рокочущим голосом рассказывал Глэйду и Сисси, что желудевый кофе изобрел в одиннадцатом веке Робин Гуд, коротая дни в Шервудском лесу.

Когда они вернулись в номер, Джек позвонил Норме. Та сказала, что долго разговаривать не может, потому что у нее гости, и на заднем плане Джек услышал молодые голоса и взрывы смеха. Норма сообщила, что Джеймс ей как сын, и Джек ощутил укол ревности. Затем Норма добавила, что обед стынет, так что Джек ее отпустил и повесил трубку, напомнив, что она может ему звонить на мобильный в любое время.

— Спасибо, только вряд ли понадобится, — ответила Норма.

Джеку было бы приятно, если бы мать поинтересовалась, где он. Иногда ему не хватало такого внимания.

Он вынул из сумки набор для чистки обуви, упакованный в герметичный пакет, и надраил свои башмаки и премьерские туфли на шпильках. После чего спросил премьер-министра, чем бы тот предпочел заняться завтра.

— Хочу повидать Пам.

Когда Эдвард Клэр стал лидером оппозиции, МИ-5 предупредила, что его сестра — «причина для беспокойства». И теперь премьер-министр хотел знать почему. Внезапно он ощутил желание поговорить с сестрой о матери.

Глава пятнадцатая

У Нормы опять был полон дом гостей.

— У нас просто Объединенные Нации, — сказала она Джеймсу, рассматривая парией и девушек, которые сидели в гостиной и ели чипсы с белых пластиковых тарелок.

Норма просила Джеймса найти ей трески, но Джеймс вернулся с расплющенным куском форели и сказал, что треска теперь рыба дефицитная и ее едят одни богачи.

— Этот мир, на фиг, рехнулся! — удивилась она.

Норма намазала маслом ломтики хлеба, аккуратно порезала их и сложила половинки на обеденное блюдо, украшенное серебристой салфеточкой. Она носила блюдо по кругу, а гости хватали сандвичи с рыбой. Они все говорили «пожалуйста» и «спасибо», и большинство умело пользоваться кухонным полотенцем, которое она давала вместо салфеток.

Джеймс над ней подтрунивал, что, мол, его молодые друзья — дурно воспитанные бестолочи и не оценят такой изысканности, однако Норма видела, что ему и самому нравится.

Кое-что в этих вечеринках Норме было не по душе, в частности, вся эта ругань. Без конца одно на хер, другое на хер, вообще все на хер. Одна девушка при Норме сказала «… твою мать», а Норма подскочила к пей и стала орать:

— Поганка грязная! Мать — слово особенное, мать этому миру жизнь дает!

Джеймс заставил девушку извиниться. Норма им гордилась: все ребята и девчата, похоже, чуток его побаивались и более-менее слушались. Он был прирожденный лидер. Джеймс объяснил Норме, что в районе прикрыли молодежный клуб и местной молодежи теперь некуда деться по вечерам. Куда лучше для всех, если они придут к Норме и покурят травку, вместо того чтобы шастать по улицам и нарываться на неприятности.

Еще Норме не нравилась музыка. Начать с того, что она ничего музыкального не находила в этом бум-бум-бум. С ее точки зрения, все это звучало как вопли толпы злых мужиков, каждый из которых грозит прибить свою сучку. Но после пары косячков слушать становилось полегче — вообще все становилось полегче. Норма переставала вспоминать о Стюарте, волноваться за Ивонну и переживать, что Джек такой одинокий. Даже артрит ее меньше беспокоил, а ночью она видела прекрасные сны.