Nomen Sanguinis. Имя крови - [63]

– Ты сам видел когда-нибудь древнюю кровь?

– Да где бы!

– Я помню ее. Черную, как смола, и невероятно густую. Я помню и то, как ее вводили мне по капле, и тело словно горело в огне, а в голове взрывались звезды. Было так больно, что хотелось лишь одного – умереть. Я и умирала. Мне так казалось, но это лишь отключалось сознание, и когда я открывала глаза, боль возвращалась, а с ней приходила сила. Но никаких воспоминаний, снов и посланий не было. Почему же сейчас?

– Кто знает, может быть, твое тело окончательно приняло ту кровь, а может быть, был катализатор? В Инквизиции тебе что-то давали?

– Нет. И если честно, скорее я связываю это с возвращением воспоминаний и тебя. Стена, что рухнула у меня в голове, скрывала не только тебя и мое прошлое…

Гвинн вернулся в кресло, спокойный, мысленно он был далеко от Алии. Она грустила, чувствуя его отстраненность. Помолчала, сцепив руки.

– Мириам…

– Что Мириам? – Гвинн удивленно поднял бровь.

– Ты говорил, что по старшинству Мириам, а не Деотерия была носителем уникальной ДНК.

– Да, и смешение ее крови с кровью Део, подвергшей себя опытам, дало результат. К чему ты ведешь?

– И ты говорил, что надо было во мне развивать способности Мириам, взывая к ней, а не к Деотерии, что Годвин совершил ошибку. А что, если это ее способности начали раскрываться, когда ты вернулся в мою жизнь? Она никогда не говорила о своих снах?

– Ни разу. Она была самой обычной женщиной.

Алия кивнула, потом резко пересела к Гвинну на подлокотник. Он обнял ее.

– Гвинн… Почему ты никогда не говорил мне о своей матери? – шепнула Алия и почувствовала, как Гвинн отстраняется.

– Потому что даже самым близким и самым любимым иной раз не рассказывают всего. – Он помолчал. – Что ты хочешь знать?

– То, что ты можешь сказать.

Гвинн усмехнулся. Алия уже думала, что он отшутится, но Гвинн все-таки начал:

– Моя мать погибла от рук отца, и я воспитывался в суровых реалиях отцовского презрения. Когда настало время первого причастия человеческой кровью, уже было понятно, что во мне много от матери. Эрл Годвин вел свой род от великих завоевателей. Отец его отца помнил Энея, а клан моей матери никогда не покидал своей земли – Великой Тары. Племя Туата де Дананн, которое и сегодня известно по ирландским мифам, многие тысячелетия обитало на зеленых лугах, отрезанных от всего мира стеной. Она сохраняла их от зла, погубившего Древних. И даже с ее падением потомки племени сохранили в себе больше сил и способностей. Кудесники, волшебники, эльфы и герои, боги, что живут среди смертных и наравне с ними. По преданию, мать, а значит, и я вели свой род от Ллуга, искусного в проделках бога, кому само солнце давало силу. Копье, его символ, было гербом рода. О его приключениях и проделках рассказывали детям перед сном. Мать хотела назвать меня Ллуг, потому что ей казалось, что я раздвигаю границы ужаса и испытаний, окружавшие ее, что мой свет победит зло, как бы это странно ни звучало для Вечных, обитающих во тьме. Но, надеясь взрастить во мне справедливость, выбрала имя Гвинн. Сплошные символы умирающего времени чести и доблести. Когда меня у нее отняли, она завещала заботиться обо мне Эгилю.

– Что?

– Да, он всегда любил мою мать. С самой их первой встречи. Я не знаю, любила ли она его. Он никогда не говорил об этом. Да и вряд ли ей было до любви. Он был Вечным клана моего отца и в любом случае не мог нарушить клятву и уйти за ней. Помогать мог. И делал это. А потом много столетий помогал мне, присматривая за сыном той, кого он любил. «Проклятые цепи», – так он называл положение Вечных и всегда говорил, что мне не понять. Пожалуй, он был прав. Я даже не могу догадываться, каково ему было служить эрлу после того, как тот убил мою мать… – Гвинн замолчал. Было так тихо, что Алия боялась пошевелиться. – Я видел, как она горела на солнце, и ее люди и Вечные плакали и отводили глаза. А она пела, – продолжал он тихо. – И это цепи, которые сковывают меня так же крепко, как вас присяги и клятвы. А еще сама сущность Истинного и необходимость жить среди себе подобных, тех, кто не знает жалости и чья сила диктует правила игры. По человеческим меркам мне было лет десять. Но я уже понимал, кто мой отец. И хотя с одной стороны я любил мать и ее смерть меня мучила, с другой – я преклонялся перед силой и могуществом Годвина и одновременно желал уничтожить его за жестокость к нам. В какой-то момент я увлекся алхимией и начал читать старые свитки. Годвин одержимо собирал и коллекционировал все о древней крови и искал информацию о своих божественных предках. Я тщательно отделял ложь от правды, докапывался до истины в потоке белиберды. Дальше ты знаешь. Когда я понял, что наделал и к какому геноциду это может привести, Деотерия уже дала жизнь ребенку.

– Ты как-то говорил об Энхедуанне, моей далекой праматери.

– Энхедуанна была дочерью царя Саргона Аккадского, великого воителя. Ему, по легендам, благоволили боги. И их расположение перешло на его дочь. Энхедуанна была необычайной женщиной и жрицей, о чем написано на одной из клинописных табличек, найденных мной на раскопках рядом с Вавилоном. Некоторые из них превратились в такие мелкие кусочки, что даже соединить их не представлялось возможным. Но все же по некоторым знакам я догадался, что Энхедуанна принимала кровь кого-то из богов, Древних. И если она родила детей, то, получается, была человеком, вот только, видимо, кровь изменила и ее, и ее потомство, наделив какими-то способностями. Может быть, это воспоминание Энхедуанны о падении Вавилона? Ты ее потомок, в конце концов, а те события сильно повлияли на нее.