Ноктюрн - [78]

Капитан рассмеялся.

— Почти в каждом металле есть немного лигатуры... Смотри! Тарифа!

У правого берега Испании их взорам открылся вид на Тарифу — городок с большим маяком на острове. Как только «Мемель» прошел мимо Тарифы, в воздухе почувствовалось суровое дыхание океана. Началась боковая качка, корабль бросало из стороны в сторону. Ветер крепчал.

В сумерках «Мемель» добрался до берегов Португалии. Вскоре остался позади мыс Сан-Висенти с его маяками — узкая, далеко вдающаяся в океан полоска земли. Корабль взял курс на север и лег на большую, гонимую навстречу волну. К шторму прибавился холодный густой туман. Он словно окутал все мягкой непроницаемой ватой. Порывистый ветер, яростно ударяясь о гребни волн, захлестывал палубу потоками воды, они доходили до самых стекол иллюминатора штурманской рубки. И казалось, что впереди корабля, скрытый мраком, шагает в тумане сказочный Атлант и непрерывно заливает палубу из гигантского ведра десятками тонн воды. Освободившимся от вахты матросам потребовалось немало ловкости и изворотливости, чтобы после ужина добраться через палубу до своих кубриков. Мощные струи воды грозили унести в темные пучины океана все попадавшееся на их пути.

За штурвал, как обычно в минуты опасности, встал Миезитис, с ним неотлучно находился капитан. Миезитис непрерывно подавал сигнал, чтобы избежать столкновения со встречными кораблями. Моторы работали на половинную мощность.

— Срываем график движения, но что делать? — ворчал капитан.

— Рига не медведь, в Лес не убежит, — насмешливо сказал радист и, войдя к себе в рубку, включил Лиссабон, передававший оглушительную джазовую музыку. Во время шторма Виртманис всегда включал громкую музыку, чтобы не слышать рева моря и отогнать мрачные мысли. Сегодня на сердце у него было тревожно, хотя внешне он старался сохранять спокойствие и даже пытался бравировать. В разговорах с окружающими он держался так, будто ему на все наплевать: и на шторм, и на страх, и на график — словом, на все.

Две ночи команда «Мемеля» боролась со штормом, туманом и разъяренным океаном. Другие корабли, очевидно, успели укрыться в гаванях — за все это время «Мемель» встретил только один гигантский океанский пароход и небольшой норвежский транспортный корабль с изрядно потрепанным грузом крепежного леса. В Бискайском заливе туман рассеялся, но шторм бушевал еще яростнее. На всем необозримом пространстве хаотически громоздились массы воды, словно грозная, вздыбленная ураганом пустыня вела хоровод вокруг одинокого путника. Ветер, тучи и бурлящая вода — вода, вода и вода! Команда знала: этот шторм, эту неумолимую природную стихию нужно победить, ибо это единственное, что может спасти не только их самих, но и маленький морской красавец «Мемель» с драгоценным для родной Риги грузом.

На третий день к вечеру ветер начал слабеть и наконец стих окончательно. Однако разъяренный океан еще бушевал по-прежнему. Редкие, непривычно огромные зеркальные волны, перекатываясь через борт, со страшной силой ударялись о стены кают. Временами корабль высоко вздымало на гребень волны, чтобы в следующий момент погрузить в глубокую расселину между волнами.

Около полуночи капитан Заринь при ярком свете луны заметил, что волной сорвало кусок брезента с крышки люка, ведущего в трюм. Этим нельзя шутить — в трюм могла проникнуть вода!

— Я спущусь и проверю, — сказал он смертельно уставшему Миезитису, который опять стоял у штурвала. — Если потребуется, позовем кого-нибудь помочь.

Как только капитан вышел из штурманской рубки, на нос корабля с огромной силой обрушилась волна высотой с трехэтажный дом. Перекатившись через палубу, она ударилась в иллюминаторы рубки. Одно стекло со звоном разбилось, и Миезитиса обдало холодным потоком воды. В ту же секунду снаружи донесся громкий крик. Миезитис узнал голос капитана. Он рванул дверь — капитана на палубе не было. Его смыло волной.

Миезитис скомандовал «стоп» и нажал сигнал тревоги. Распахнув дверь в радиорубку, он крикнул Виртманису: «Капитан за бортом!» Схватив спасательный круг, он вглядывался в поверхность моря. Так и есть: метрах в двадцати от кормы на гребне большой волны что-то чернело. Это был капитан Заринь. Сильно размахнувшись, Миезитис бросил спасательный круг, но он упал далеко в стороне. Не раздумывая, Миезитис скинул сапоги, сбросил короткую морскую куртку и кинулся за борт.

А Виртманис что-то замешкался в своей рубке. Неторопливо снимая сапоги, он успокаивал себя: «Пусть поборется капитанский любимчик. Ничего не случится». И вышел из рубки только тогда, когда команда уже вытащила на палубу еще не пришедшего в себя капитана. Миезитис все еще находился в море. Новая волна схватила его в железные объятия и с силой ударила о борт. Когда матросы выбросили спасательный пояс, Миезитиса уже не было на поверхности...

До рассвета крейсировал корабль на месте катастрофы, но Миезитис исчез.

Виртманис весь день просидел в рубке, не показываясь на глаза людям. «Чего ты стесняешься, кого боишься? — спрашивал он себя. — Ведь никто не знает, что он предупредил тебя первого и что ты медлил броситься за борт. Никто не знает, никто...» Но тут же пробуждался голос совести — резкий, осуждающий: «Какой ты все же негодяй! Из-за тебя погиб такой человек, такой человек...»