Ноктюрн душе - [6]

РОЖЬ

Вот в этой ржи когда-то бой кипел

С засадою, залегшей в хлебной пыли…

Густую цепь поймавши на прицел,

Как зрелый хлеб из-под стеблей косили.

Там, на меже, злобился пулемет

Всё яростней, безжалостней, скорее,

Сестра лила на ребра черный йод.

Но, отступив, бежали батареи.

И пронеслись по размозженным лбам,

И паника срывала им кокарды.

Провыл норд-ост по выбитым хлебам

Тот реквием, что не пропели барды.

Ряды стеблей добил степной мороз.

Покрытое осколками латуни,

И шрамами от вдавленных колес,

Непахано лежало поле втуне.

Но паводком спадающей волны

Кровавое сравняло чрезполосье.

И вот опять средь лебеды, скудны,

Там, за межой, качаются колосья.

СВОБОДА

Свобода! За что же? Когда же?

Ты снова, как прежде, важна,

Когда я был проще. И, даже,

Теперь ты мне больше нужна.

Ведь я полюбил несвободу,

Ищу загородок, ярма,

Удобна в любую погоду

Моя золотая тюрьма.

За что же я брошен? Ведь я же

С тобою хотел пошутить,

И вот на публичной продаже

Стоишь ты, и хочешь не быть.

Мне быть, или нет? Не купили,

Но продали всё же тебя,

И ты уже в автомобиле,

И я за тобой, не любя.

ДИФИРАМБ

Одну тебя я не предал,

О, муза, вешних лет.

Еще неслышную искал,

Тропил твой хрупкий след.

Кипела черная пурга

Над детской головой,

Но вслед тебе цвели снега

Зеленой муравой.

Ты удалялась. От тебя

Я ускользал на миг.

Но снова, струны теребя,

Мнил, что теперь настиг.

Средь холода, средь пустоты

Арктических ночей

Я не предам: за то, что ты

Родных моих полей

— И прозорлива, и грозна

Излюбленная дочь,

Одна, которой не страшна

Арктическая ночь.

ЭХО

Все мимо; твари и предметы

Летят, плывут в высокий порт,

Спешат от добровольной Леты,

Где я лежу, один, простерт.

В азийской лени, в полудреме

Лежу в беспамятстве потерь,

И миф о погорелом доме

Всё реже мнится мне теперь.

Уж недотыкомкою скука

Сидит в возглавии моем.

Так благодушно жмет мне руку,

Так мягко говорит: «Уснем,

Хлебнем последнюю утеху».

Но в сумерках, в полубреду

Я внемлю ангельскому эху

В моем обугленном Аду.

РЕБЕНОК

Как же его не любить,

Когда не любить невозможно?

Его надо на руках носить

Высоко и осторожно.

Он для меня травка, куст,

Где птица беспечно щебечет,

Без него этот мир стал бы пуст,

А кто же пустоту излечит?

И если его не любить

Хоть сердцем, от вражды усталым,

То он не захочет быть

В доме, где любви так мало,

И улетит голубою звездой

К светлой стезе бездорожной,

Куда нужно стремиться душой,

Но достичь — невозможно.

ДРУЖБА

Сквозь бурю, сквозь годы я слышу твой дружеский голос,

Как слушал когда-то за мирной беседой вдвоем

На маленькой даче, и в поле, в бою беспощадном,

Когда шевелится, как ком, нарастающий страх.

Как часто искал я призыва, привета, касанья

Спокойных и верных твоих ободряющих рук

И как без ошибки всегда твой ответ узнавал я:

Порой из оркестра, иль в рукопожатьи врага.

А ныне — какие счастливые вихри бросают

Нас снова друг другу. Откуда? Надолго ль? Зачем?

Ты друг непонятный, быть может, поэтому близкий,

Как близки орбиты смещенных, заблудших комет.

NATURE MORTE

Угол желтеньких стен. На латунном болте

Галстук, воротничок, пожилой, но крахмальный,

Полинялый флажок, дань скупая мечте,

Да обрывок фаты (котильонной, венчальной?).

А у притолки слон, сувенирчик соседки,

Одинокая книга, записка на самом краю,

И пучок иммортелей слишком яркой расцветки.

О, прикрытая бедность, тебя ль благодарно пою?

БЕССОННИЦА

Сплетает ночь свои тенета

Всё гуще, ниже над землей,

Уже не видно переплета

Оконной рамы предо мной,

Покрыли твердь сырые тучи,

В лесах, на водах пелена,

И с думой темной и дремучей

Душа во сне обручена.

Заботы, страстные тревоги

Гнетут в арктическую ночь,

И бденье снова на пороге

Стоит, и не уходит прочь,

Чтоб слышал я, единокровный

Юдоли скорбного греха,

И шум хлебов, и вскрик любовный,

И первый окрик петуха.

ВОСЬМИСТИШИЯ

I. «Я знаю, что на родину приду…»

Я знаю, что на родину приду

Не в добрый час. В ночной дороге

Сполохи будут полыхать на льду.

Сухой мороз скует мне ноги,

И будет всё озарено кругом

Свечением белесоватым.

Так возвращусь я в оскуделый дом

К неизменяющим пенатам.

II. «Не торопитесь на пути земном…»

Владимиру Смоленскому

Не торопитесь на пути земном

Уйти из этой полосы грозовой:

Пусть догоняет за плечами гром

И полыхают пламенные зовы.

Они пройдут над нашей головой

В неповторимый миг пресуществленья

И огненной, карающей рукой

Нас, может быть, настигнет вдохновенье.

III. «Мне служит европейская культура…»

Мне служит европейская культура

Натренирована мускулатура,

Но смертная душа моя больна.

Я ей пишу горчайшие рецепты.

Она не хочет горестных лекарств,

Она не хочет прокаженных царств,

И жаждет только милосердной лепты,

Клонясь, в слезах, у райского окна.

ЕСЕНИН, МАЯКОВСКИЙ

О верном часе смены дня и мрака

Не скажут нам ни числа, ни весы.

В предутренние робкие часы

Не бодрствуйте, не ожидайте знака.

Вдруг он подскажет, что он минута

Нас отделяет от блаженных рек?

Не попадайтесь в призрачные пути,

Не ускоряйте безоглядный бег.

Вот: в этот скорбный полумрак нестройно

Врывается музыка диких сфер —

И выход нам сулят благопристойный

Ремень от чемодана, револьвер.

Когда секунды тупо отсекают

От целого ряды частиц сухих,

Засните глубже: душу настигают

Мгновения, опаснее других.

ГЕРОЮ

Выйди на последнее свиданье:

Преображена судьба твоя —