Ноги в поле, голова на воле - [8]

Наряду со своей бородой старина Джурач почитал еще и ракию: сливовицу, яблочную, грушовку, кизиловку, кукурузную и прочие сорта этого зелья. Бывало, он так напробуется ракии у перегонного котла, что тут же свалится, так что мужики садятся на него, как на бревно, в ожидании, когда забулькает варево.

Зато в школе ни один человек не видел Джурача под пара́ми. Даже после самой жестокой попойки ночью наутро он являлся в школу трезвый и умытый и, собрав в кружок ребят, держал перед ними речь о вреде алкоголя.

— Знаете ли вы, дети мои, кто такой пропойца? Пропойца — это осел, чурбан, болван, сивый мерин, пень стоеросовый, грязная свинья и пропащий дурак. И это еще только малая часть его прозвищ, а если бы я вам все их перечислил, так набралось бы по пять штук на каждую букву алфавита.

Говорили, будто бы старина Джурач Карабардакович в ранней молодости где-то там, в своей Лике, гайдучил. Это была последняя славная гайдуцкая дружина с личско-долматинской границы, в ней были такие знаменитые герои, как Ла́зар Шку́ндрич, Лу́ка Ла́бус, Гая́н Ку́кич, Авра́м Ёванич, Ла́нга Ме́дич, Ча́влин Долмати́нец и Рая́н Меньшой. Какая доля правды во всем этом, определить невозможно. Во всяком случае у Джурача от гайдуцкого прошлого остались серебряные нагрудные знаки, так называемые токи и илики, тяжелые бляхи, какими еще в старину украшали себя гайдуки.

Один раз в году, в день поминовения усопших, когда все крестьяне отправлялись в церковь и на кладбище и зажигали там свечи за помин души покойных, у старины Джурача был неузнаваемо строгий и серьезный вид. Он отправлялся накануне в город, покупал там самую толстую восковую свечу, приносил ее в церковь и ставил за упокой души нашего народного героя Королевича Марко.

Выходит старина Джурач из церкви и, громко шмыгая носом, роняет тяжкие слезы.

— Господи, да что ж это такое? — дивятся односельчане.

— Умер Марко! — отвечает старина Джурач.

— Какой еще Марко? — недоумевают люди.

— Как это какой! Он самый, Королевич Марко, незабвенный наш герой! — плачет старик. — Боже мой, какая это для меня потеря!

И чтобы залить свое горе, старик Джурач заворачивает в сельскую корчму и там напивается до бесчувствия за упокой души Королевича Марко. А наутро отправляется к нашему пономарю Глише и требует, чтобы тот читал ему песнопения о Королевиче Марко.

— Да смотри, Глиша, как бы у тебя по нечаянности Королевич Марко в темницу не угодил, отведаешь тогда моего кизилового посоха!

Глише хорошо известен вспыльчивый нрав его друга, и он внимательно следит за выбором куплетов. Но вот однажды пономарь в подпитии возьми да и начни читать следующие строки:

Взлютовал тут Муса Кесе́джия,

Повалил героя на зеленый луг,

Оседлал он грудь богатырскую,

Королевича Марко поверженного…

Не успел пономарь произнести последние слова, как Джурач вскочил, точно лев, схватил чтеца за шиворот и за пояс, брякнул его об землю, взгромоздился ему на грудь и прокричал:

Обожди-ка ты, Муса Кеседжия,

Вероломную победу свою праздновать.

Есть у Марко один верный друг —

Побратим его Карабардакович!..

Видит церковная крыса, что настал его черный час, и выдвинул в свою защиту такую песню:

Заклинаю я тебя святым господом,

Пощади ты меня, Карабардакович,

За героя Марко Королевича

Три мешка отвалю тебе золота!..

Подобное обещание оказывает свое действие. Джурач поднимается, извлекает Глишу из дорожной пыли, а тот кидается за новой бутылью ракии, к которой они и прикладываются до тех пор, покуда старина Карабардакович, воодушевившись и повеселев, не заводит новый стих:

Во святой ли во день поминовения

Светел ликом был мой сердечный друг.

Тяжела в бою была палица

Моего побратима Глигория!

Когда же, преисполненный боевого духа, старый отправляется домой, пономарь Глиша провожает его напутственной песней, которую он бормочет себе в бороду:

Отвалил наконец Карабардакович,

Восвояси за гору отправился,

Так бы больше глаза мои не видели

Моего мучителя Джурача…

Кроме любви к Королевичу Марко, у Джурача была еще одна великая и неизменная любовь: ко всей школьной детворе. Всем было хорошо известно, покуда ты учишься в школе, даже в каникулы, ты находишься под покровительством и опекой бывшего гайдука Джурача Карабардаковича. Он выгораживал ребят перед жандармами, перед полевым обходчиком, перед лесником и даже ограждал от родительского гнева.

Увидит старина Карабардакович, как какой-то родитель тащит своего сына за руку, собираясь задать ему взбучку, и сейчас же кидается мальчишке на выручку:

— Эй, ты, остановись! Не смей трогать этого мальца!

— Этот малец табак у меня таскает! — жалуется на бедокура отец.

— Покуда он в школе учится, я за него отвечаю, — гремит старина Джурич, — и ты его не имеешь права бить!

— Когда же проучить его за гадкие проделки? — упрямится родитель.

— Подожди, пока он школу кончит!

— Когда он школу кончит, я ему и так курить разрешу! — продолжает упорствовать отец.

— Коли так, за что же тогда сейчас бить? — укоряет разбушевавшегося папашу старина Карабардакович.

В первые же наши школьные дни Джурачу Карабардаковичу как раз пришлось вызволять из беды второгодника Сла́вко Ду́бича, по прозвищу Дубина. Вот как это было.