Ноги в поле, голова на воле - [13]

Вжик! — опалила указка Славкины руки, и он подскочил, словно наступил на угли. Только было учительница снова взмахнула указкой, как дверь отворилась, и в класс тихо проскользнула согбенная бабка Ёка и умильно проворковала:

— С добрым утром вас, голубчики, счастливо за работу приниматься!

— Работа у нас вовсю идет — вон как указка по рукам прохаживается! — заявила наша бесстрашная Вея.

— Ох-ох-ох, что это ты такое говоришь, бедовая головушка! — заквохтала старушка. — Да кто посмеет поднять руку на мою милую Вею?! Ведь она мне вчера целую вязанку хвороста принесла, такая добрая девочка!

— Но она провинилась, бабушка! — заметила учительница.

— Да разве может провиниться такая сладкая щебетунья, как моя Веица! — поражалась старушка.

— Мой хребет на себе это испытал, какова эта сладкая щебетунья! — пробубнил Кляча Длинный.

Учительница обняла старушку и стала ей объяснять, что она, мол, про хворост ничего не знала, а собиралась наказать Вею со Славко за их прошлые проказы и проделки.

«Интересно, каким это ветром принесло сюда бабку Ёку?! — гадал между тем мой дядька Икан. — В это время она обычно по лесу бродит. Не иначе как Вея надоумила ее явиться в школу в неурочное время, клянусь своим зубом! Такие вязанки хвороста задаром не носят!»

Слух о том, что бабка Ёка спасает учеников от наказания, как искра пробежал по школе. Надо было только заручиться, чтобы бабка Ёка оказалась в школе в черный час расправы. Вернее всего, это достигалось с помощью все той же вязанки дров. Взваливаешь этакий воз себе на спину — и к бабкиной хижине. Скинешь его на землю — бумп! — и скромно докладываешь бабке:

— Вот тебе, бабушка, немного хвороста для растопки, а взамен я тебя прошу, если только можешь, приходи завтра в школу пораньше. Учительница что-то рассердилась на меня, готовится мне завтра хорошенько всыпать. Как я голос подам, ты без промедления ко мне!

— Ладно, душенька, не бойся ничего!

Сказано — сделано. Не успеет учительница в класс войти, как из-за живой изгороди выскользнет бабка Ёка и незаметно прошмыгнет в школу. Усядется в коридоре на скамейку и шерсть прядет, а сама прислушивается, не подаст ли голос ее золотой дровоносец.

Мой дядька Иканыч проявил себя невероятно красноречивым в описании своих страданий. Принесет бабке Ёке дров и тут же в слезы:

— Родненькая моя, милая бабушка! Оболгали меня злые люди, навели напраслину, будто я у соседей яйца из-под кур таскаю. А я эти яйца, как тебя, в глаза не видывал! Завтра с утра ждет меня в школе страшная расправа, если ты меня не спасешь, пропадет моя буйная головушка! Я тебе за твою доброту к твоей хижине половину леса на своем хребте приволоку, пусть староста в меня хоть из пушки палит!

В иные дни перед бабкиной избушкой сваливалось по три-четыре вязанки хвороста. Была как раз осенняя пора, созревали орехи в угодьях старосты и пономаря, и школьников пачками хватали на сборе орехов.

Кроме нашей общей заступницы, бабки Ёки, у меня в школе объявился еще и личный покровитель в лице самого Джурача Карабардаковича, старинного приятеля моего деда. Оказалось, что в давние годы молодыми парнями они на пару колобродили в своей гористой Лике.

Пономарь Гли́ша, тоже дедов друг, открыл мне верный путь к сердцу старого гайдука.

— Вот что я тебе, милый, скажу, — посоветовал мне как-то пономарь. — Старина Джурач очень к песне чувствительный, его надо стихами пронять. Как напроказничаешь в школе, приходи ко мне, мы с тобой вместе сложим песню для Джурача.

В скором времени, глядишь, мне и в самом деле потребовалась выручка. Пожаловались на меня, будто бы я Ильку в ушате в колодец спускал. Разбойник Иканыч подтвердил этот наговор, да вдобавок еще и побожился, что, мол, едва не утонул.

— Ладно, ладно, завтра утром мы еще вернемся к этому разговору! — зловеще пообещала учительница, имевшая обыкновение откладывать расправу на утренние часы с тем, чтобы целый день продержать нас в страхе и таким образом немного присмирить.

Сразу же после окончания занятий бросился я к Глише-пономарю и застал его за стрижкой жеребенка.

— Дед Глиша, я песню пришел сочинять, завтра ждет меня порка!

Пономарь Глиша отпустил стригунка с миром и взял меня за руку:

— Пошли в сад, под орех, сядем там в прохладце и без помех сочиним для тебя жалостную песню.

Оказалось, что в сочинительстве я и сам был не промах, и вот совместными усилиями мы «сложили» следующее стихотворное обращение к старине Джурачу Карабардаковичу:

Драгоценный наш дед Карабардакович!

Иль не чуешь ты, иль не ведаешь,

Какова беда надо мной стряслась,

Каково мне, молодцу, достанется!

Приглядись-ка ты, Карабардакович,

К толстостенной нашей школе белокаменной!

Как запрут-затворят меня завтра в ней,

Да как всыплют мне розог горяченьких!

Ручки-ножки поотнимутся у молодца,

Ясны глазоньки его ослепнут совсем!

Ты приди ко мне, герой Карабардакович,

Принесись на своем могучем коне

С богатырской саблей беспромашною!

Уж ты вызволи меня, добра молодца,

Из темницы вырви на божий свет,

А за то твое имя буду славить я,

Пока солнца в мире не исчезнет след!

Назавтра поутру заходит за мной Глиша-пономарь с бутылью ракии, и мы отправляемся с ним вместе в школу. Я сворачиваю на школьный двор, а Глиша прямиком направляется к старине Джурачу. Приложились они с ним несколько раз по очереди к бутыли с ракией, а потом вынимает Глиша из торбы свиток с песней и торжественно так произносит: