— Отец Камиллы, через неделю после похорон. Но брат ее категорически утверждает, что в течение нескольких вечеров слышал мужской смех возле дома.
— Нельзя же резать незнакомого человека за то, что кто-то где-то смеялся. Он с ума сошел.
— Да, может быть. Кстати, похоже. Он утверждает также, что, когда Камилла начала уходить по вечерам, он выследил ее и ее мужчину. И категорически утверждает, что это был ты.
— Пусть проверит числа. — Мартын пожал плечами.
— Потом они стали запирать ее на ночь, — продолжал следователь, — но однажды она все-таки выбралась из дома и вернулась только через день… Не вернулась — ее нашли утром без памяти. Кто-то над ней издевался, и издевался, судя по «почерку», профессионально. Вечером она умерла. И тогда ее брат нашел в ее вещах вот это. — Он выложил перед Мартыном еще одну фотографию. Тот взял ее — и сразу повернул обратной стороной. Следователь внимательно смотрел на него.
— Насчет дарственной надписи — не красней. В армии пошлятина — дело известное. И этот почерк твой, экспертиза установила. Но оснований для обвинений это не дает. Естественно. Хотя брат девушки решил, что дает, и взялся за розыск. И ведь искал почти полгода, упорно! Нашел, опознал. В принципе, его можно понять: сначала сестра, потом отец. Потом — восток, это тоже что-то… Распишись.
Мартын расписался.
— Теперь что?
— Все. Можно идти.
Мартын неловко, грузно вставал, следователь опять не помог.
— А как у нее фамилия? — кивнул Мартын на фотографию Камиллы.
— Зачем тебе?
— А я-то что? — почти крикнул Мартын.
— Ну, — следователь удивился. — Спокойно, — встал, чтобы проводить. — Все нормально. Иди и лечись.
— А я в Архангельск собирался, — сказал Мартын. — Парень один из госпиталя женится.
— А вы переписываетесь, поддерживаете отношения? — Следователь отвернулся, чтобы высморкаться, и Мартын успел схватить со стола фотографию, которую видел последней.
— Конечно, — сказал Мартын. — Я сам, может быть, женюсь. Еще не решил. На сотруднице.
— А, прости, который протез? — спросил следователь.
— Вот.
— Да? Я бы не догадался. А из чего?
— Дюралевый.
— Да, у нас протезы чудовищные. Хотя я бы не догадался.
Он вывел Мартына на улицу и уже совсем искренно удивился, когда увидел, что Мартын приехал на мотоцикле с коляской:
— Это ты на мотоцикле катаешь?
— Да. — Мартын сложил костыли в коляску.
— Ты смотри! Действительно, молодец.
— Обживаемся.
— И в Архангельск на мотоцикле?
— Нет. Слабо. — Мартын завел мотоцикл и уехал.
— А то давай, — с опозданием пошутил следователь.
Мартын доехал до перекрестка, остановился перед красным светом, посмотрел по сторонам. Увидел двух девушек на тротуаре, рядом с собой. Взревел газом на месте, напугал девушек и ухмыльнулся их испугу.
Он сидел дома и смотрел фотографию.
На него смотрело его собственное лицо. Выражение лица было не его: жестокое, наглое. Внизу четким и неуклюжим почерком была написана похабщина. Стояла дата.
И все-таки это было его лицо, и он сидел и не мог оторвать от него глаз.
— Рыжий, салага, я же просил тебя как человека!.. Я же велел тебе убить!.. Я же просил. А ты знал!
— Знал. А что толку… Мертвый не может убить живого, правильно? Кого убивать-то: его, тебя? Правильно? Ты меня с ума свел, старик. — Рыжий сидел рядом, совершенно сумасшедший и добрый. — Ты не прав, старик. Ты, старик, меня убил, козел. Тьфу! Специально! — И погрозил пальцем, и опять посмеялся.
В пропускном зале аэровокзала проверяющая аппаратура сработала, милиционер подскочил к Мартыну, но он уже знал, что так будет, поэтому сошел со ступеньки, задрал штанину и показал протез:
— Могу отстегнуть. Только тогда на ручках понесешь. Отстегнуть?
Милиционер промолчал и пропустил. Остальные сразу смотрели вслед, не сказать чтобы с жалостью. Если и жалели, то недолго, до тех пор пока он не скрылся из виду. А самая молоденькая сморщилась и передернулась, как если бы примерила на себя «такой ужас».
Его видно было через стекло, когда он ждал автобуса. К нему пристал мужик, здоровый, плохо бритый. Говорил и спрашивал. Мартын отвечал коротко, мужик разговорился, возмущался.
Потом, когда прилетели, он спрятался от него. Мужик вернулся с коньяком и спрашивал персонал вокзала:
— Совсем пацан, двадцать лет!.. Японский бог, вот куда он один? Ты понимаешь: калека, «Мересьев», а держится, ой! В аэропорту садимся, проверялка пищит…
Он очень устал, пока ехал в автобусе. Ему казалось, что нога дергается. Она не могла дергаться, но ее саднило от непривычки, от долгого напряжения.
Автобус был переполнен, возле него стояла старуха, в упор смотрела на него, готовая взорваться бранью оттого, что он не встает и не усаживает ее. Он молчал.
Кто-то сзади Мартына ответил на старухин взгляд по-таджикски, еще один брезгливо бросил слово. Теперь на него смотрели все, кто сидел к нему лицом, но он молчал, не вставал, наливаясь ненавистью.
Он шел очень долго в гору и проклял все на свете за то, что не взял с собой костыли.
Он дошел наконец до их дома и упал на землю. Отстегнул, почти оторвал протез. Долго и тяжело дышал, заплакал и сразу перестал плакать. Огляделся.
И сразу увидел того, кого искал.
