Ночью на вокзале - [35]

Муж долго не шел обедать. Невестка и свекровь, голодные, сидели в комнате. На дворе сушилось красное сари, и солнечные лучи, проходя сквозь него, освещали темную комнату кровавым светом.

Потом Шантамма задремала. Во сне пылающий солнечный свет превратился в серебристую прохладу лунных лучей, красное сари побелело, его складки сияли, как жемчуг. Из-за белого сари знакомое дорогое лицо, как месяц из-за облачка, радостно улыбнулось Шантамме. «Какой у меня красивый муж!» — сквозь сон подумала Шантамма. Он отодвинул сари и притянул ее к себе: «Шанта, Шанта! Меня назначили министром бенаресского раджи, поедем туда скорее!» Белое сари превратилось в паланкин, они сели в него и понеслись, понеслись… и вдруг опрокинулись…

Шанта проснулась и вскочила; сердце ее стучало быстро и громко.

— Шанта, кошка кувшин с перченой водой[21] опрокинула, — воскликнула свекровь.

— Ничего, — отозвалась Шантамма.

— Что-то они долго с поля не идут… А пора бы обед разогреть, — сказала свекровь.

— Сейчас поставлю, — сказала Шантамма, но продолжала сидеть в каком-то оцепенении, а красное сари во дворе дразнило ее, как язык демоницы. Веки ее слипались, она снова задремала.

В это время послышался шум шагов.

— Шанта, принеси свекру воды ноги помыть, — позвала свекровь.

Во дворе стояло старое ведро с водой, горячей от палящего солнца. Зачерпнув серебряным ковшиком, Шантамма понесла воду свекру.

Свекру было лет пятьдесят. Худой, высокий, с согнутой спиной. Пока он мыл ноги, обедал, а потом устало растянулся на грязной сломанной складной кровати, он ни разу не поглядел ни на жену, ни на сноху, не сказал ни слова. На его лице застыло выражение безнадежности и вины, как будто он, только он был причиной и этой грязи, и этой скудной еды, как будто он был навсегда и безнадежно виноват во всем перед женой и детьми.

Было два часа дня, а муж Шантаммы все не шел. Шантамма встревожилась. В комнате стало темно. Или это у нее в глазах от голода потемнело?

— Дождь начался, Шанта! Дождь! Белье сними! — закричала свекровь.

Шантамма быстро выбежала во двор и схватила в охапку рубашку мужа, свое сари, дхоти свекра. Вещи уже намокли от дождя. Остановившись на пороге, Шантамма посмотрела на небо. Вместо белых облаков по небу стремительно неслись тяжелые, черные тучи. Шантамму охватила дрожь.

— Ветер холодный, Шанта, иди в дом!

Шантамма внесла белье в дом, положила на сундук и села у дверей, напряженно высматривая мужа на потемневшей улице, по которой пронизывающий холодный ветер гнал потоки дождя. Наконец она увидела понурую, шатающуюся фигурку, медленно приближающуюся к дому.

Войдя в комнату, муж Шантаммы выжал мокрую куртку и, сунув руки между колен, съежился в уголке. Невысокий и щуплый, он казался мальчиком, хотя ему было двадцать лет.

Шантамма быстро подала мужу полотенце.

— Как ты промок! Почему не переждал где-нибудь дождь?

— В поле-то в жару тени не найдешь и в дождь укрыться негде, — ответил он, вытирая голову.

— Дай ему скорей переодеться в сухое, Шанта! — вмешалась свекровь.

Шантамма схватила одежду с сундука; она оказалась мокрой. Сквозь незаметную дыру в крыше дождь узкой струйкой лился в комнату. Шантамма стояла растерянно, держа влажное дхоти.

— Давай же, Шанта, — протянул муж руку. — Ох, мокрое совсем, — поежился он, натягивая рубашку и дхоти. Шантамма выжала и повесила снятую одежду.

Было совсем темно. Дождь не прекращался. Холодный ветер врывался в окна и наполнял комнату сыростью. На кровати, низко опустив голову, сидел свекор Шантаммы. Его понурая фигура и изможденное лицо по-прежнему выражали чувство вины и ответственности за этот дождь, этот ветер, этот холод, за промокшего и озябшего сына.

— Хорошо бы огонь развести, Шанта, — промолвила свекровь. — Мальчик согреется.

— Да не надо, — возражает муж Шантаммы; он расстелил в углу циновку и лег.

— Ты же не поел! — всполошилась мать.

Шантамма чувствовала, что мужу не до еды; она видела, что ему плохо, тоскливо. Ей хотелось подойти к нему, успокоить его, укрыть в своих объятиях от беды, если она грозила ему. Хоть бы бог осветил эту сгустившуюся тьму, хоть бы изгнал из этого дома страдание и печаль!

— Я не хочу есть. Знобит меня, — ответил сын.

— Разве ты не голоден?

— Плохо мне что-то.

Шантамма подошла и обняла мужа; тело его было горячим как огонь.

Холодный ветер все усиливался. Лил дождь, вспыхивали молнии. Темнота сгустилась, и тяжесть на сердце стала невыносимой.

Свекор поднялся со складной кровати.

— На кровать лучше ляг, а, сынок? — уговаривали сына отец и мать.

Он наконец согласился. Шантамма укрыла его простыней и села в ногах.

— А ты ела? — слабым голосом спросил муж.

— Не ела она, — отозвалась свекровь.

Шантамма взяла немного риса с простоквашей, но есть не могла, а лишь через силу выпила немного простокваши.

Потом она снова села у кровати, прижав колени к ногам мужа, горячим как огонь.

— Младшенький как из школы доберется, дождь-то все льет и льет… — сказала свекровь.

Было три часа дня. Дождь не прекращался, темнота сгущалась. Зажгли керосиновую лампу.

— Я пойду за доктором и заодно мальчика из школы приведу, — сказал отец.

— Не надо доктора, и так пройдет, — отозвался сын.