Ночные трамваи - [31]

И гром грянул. Он вернулся с работы, наломался он крепко, ноги, руки гудели, он привычно направился к бараку, но его удержал дневальный:

— Давай в караулку. За тобой телега с вертухаями. Начальничек кличет. — И тут же запел: — Эх ты, начальничек, ключик-чайничек, отпусти на во-о-олю… — Дневальный уходил, и за ним уходила песня: — Да ты напейся воды холодной, про лю-ю-юбовь забудешь…

Его привезли в зону к ночи, велели утром привести себя в полный порядок, выбриться и повели к майору Тот дыхнул на него луком, сказал:

— Свидание тебе, гражданин Вахрушев. Жена приехала.

У него чуть не вырвалось: «Какая жена?» — но он сдержался, вышел с конвойным в коридор, тот указал на серую дверь. Антон переступил порог и увидел Светлану. Ему показалось: где-то внутри произошел взрыв и сейчас его всего разнесет на части, но она кинулась к нему, и прежнее, молодое, буйное вернулось, он торопливо протянул к ней руки и легко, как бывало когда-то, подхватил с пола…

Глава третья НОВЫЙ ОТСЧЕТ

1

Светлана проснулась от тонкого дребезжания стекол, этот звон исходил не только от окна, но и от белых шкафов, что стояли подле противоположной стены; увидев их, Светлана сразу вспомнила: ночевала в медпункте и ее пустила сюда под вечер узкоглазая медсестра с плоским лицом — скорее всего, бурятка. Но говорила она по-русски чисто, без малейшего акцента. Она пустила Светлану, когда та почти отчаялась найти какое-либо жилье, сказала: «Ладно, ночуй, только паспорт давай и еще какой есть документ». Светлана отдала ей институтский пропуск, корочки его были сделаны из хорошей искусственной кожи с золотым тиснением, — наверное, этот пропуск произвел на сестру впечатление. Та указала ей место на топчане, укрытом белой простыней, потом дала одеяло, но это уж после того, как они почаевничали.

Сестру звали Кирой. Светлана подумала, что, пожалуй, этой молоденькой низенькой женщине такое имя вовсе не подходит, но объяснить, почему не подходит, не смогла. У Киры тут же, при медпункте, было свое жилье — комната с тяжелым шкафом, тяжелым диваном, который, видимо, раскладывался, и квадратным столом. На стенах висело множество всяких картинок: здесь и хорошая копия «Подсолнухов» Ван Гога, и акварельки, и просто вырезки из журналов; картинки выглядели весело на темной бревенчатой стене.

Кира подала к чаю мед, Светлана достала из своих запасов твердой колбасы. Кира ее долго разглядывала, понюхала, сказала:

— Однако такой у нас нет. Из Москвы?

Колбасу Светлана добыла не в Москве, а в областном центре через знакомых отца, пока ей готовили документы, но Кире говорить ей об этом не хотелось, ответила:

— Да, конечно.

— Я там не бывала… Может, и не придется, — говорила она ровно, и в ее голосе не было сожаления, да и вообще, как поначалу показалось Светлане, голос Киры был лишен какой-либо интонации, так обычно произносят хорошо зазубренный текст. — Там интересно жить?

— А ты как думаешь?

— По телевизору, однако, интересно. А как по-самодельнешнему?

Светлане вовсе не хотелось вести какие-либо откровенные разговоры, она намаялась, устала так, что готова была свалиться и заснуть прямо на полу.

Путь в этот поселок оказался тяжелым, она, можно сказать, продиралась через всякие непредвиденные преграды: надо было лететь с двумя пересадками, первая ночью, шел дождь, и люди в стандартном аэропорту, сделанном из стекла и бетона, теснились друг к другу, сидели на лестницах, на чемоданах, потому что рейсы по каким-то направлениям откладывались. Однако самолет, на котором надо было лететь Светлане, пришел вовремя, но места ей не давали, она пробилась к диспетчеру, накинулась на него с ходу, размахивая документами, но диспетчер и документов не стал смотреть, сказал: обождите два часа, будет другой самолет, она согласилась — подожду, но тут же заставила дать ей на следующий рейс место. Он поворчал, поворчал, но сделал отметку на билете. Два часа она слонялась по вокзальным залам, набитым разным народом, где смешивались запахи мокрой одежды и дезинфекции. В буфете продавали прокисшую желтую воду, даже сигарет не было. Вторая пересадка тоже была не легче, а Светлана спешила. Перед отлетом она позвонила в Москву Матвею, сказала, что задерживается, ей надо слетать за пять тысяч километров. Первый раз она услышала злой голос Матвея:

— Ты с ума сошла! Какого черта ты меня так подводишь?! Ты понимаешь, чем это пахнет?

Она хотела ему объяснить, что у нее нет выбора, ей нужно лететь во что бы то ни стало, потому что на ее встречу с Антоном возлагают хоть слабые, но надежды отец и мачеха и речь идет не о чем-нибудь, а о человеческой жизни, но тут же поняла: не сумеет этого объяснить, Матвей все видит со своей точки обзора, и нынешний взгляд Светланы на обстоятельства никак не совпадет со взглядом Матвея. Ведь он по-своему прав, она не должна была его подводить, да ведь и не подводила никогда. А что он может объяснить в институте?.. Сказать: она улетела на свидание с арестованным мужем? Тут такое начнется!..

— Я постараюсь побыстрее обернуться, — пообещала она.

Но побыстрее не получалось. От города, куда ее доставил самолет, нужно еще добираться рекой к большому поселку, она провела шесть часов на пристани, спала, сидя на деревянной большой скамье; к ней дважды цеплялись милиционеры, один пожилой, другой молоденький, требовали документы, она предъявляла, они долго рассматривали паспорт. Светлана не выдержала, спросила у молоденького: