Ночные Птицы Рогонды - [40]

– Разберусь, – ответил он и закрыл ракушку. Пленка вместе с усиками убралась.

Старик неподвижно сидел, допивая пиво из большой мутной стеклянной кружки. Маша сидела на полу у опрокинутой скамьи, боясь пошевелиться и стараясь слиться с фоном. Подошел уборщик, здоровенный прыщавый парень, хотел поднять скамью, но старик остановил его.

– Уйду, тогда и прибирайся, – сварливо бросил он, обшаривая карманы, перекладывая из одного в другой то ракушки, то ключи, то бумажник. И вдруг неожиданно обернулся и бросил туда, где сидела девочка, какую-то блестящую пыль.

Пыль осела на полу и на скамье, Маша благоразумно решила отползти подальше еще тогда, когда скамейку пытался поднять уборщик.

– Ну ладно, – тихонько сказал старик, оглядываясь.

Он встал и пошел к двери. Маша не поспешила за ним даже тогда, когда дверь захлопнулась, потому что ее путеводный лучик по-прежнему без ошибки указывал в сторону ракушки Кирилла. Стоило ли рисковать и бросаться без оглядки в погоню за стариком, который и без того что-то подозревал? Девочка сосчитала про себя до шестидесяти, потом начала считать еще раз, давая старику успокоиться и уйти подальше от таверны. Когда счет во второй раз дошел до тридцати пяти, к выходу двинулась троица подвыпивших рыбаков. Девочка побежала за ними и проскользнула в захлопывающуюся дверь. Огляделась по сторонам и чуть не взвыла – от причала отплывала лодка, в которой сидели старик, Боцман и Кирилл, а девочка была слишком далеко, чтобы пуститься за ней вплавь.

Маша заметалась вдоль берега – здесь были другие лодки, но она не умела грести, к тому же каждая из них была либо привязана к причалу морским узлом, либо пристегнута цепью с замком. Безвыходное положение!

Кирилла увозили все дальше. Солнце еще высоко стояло над горизонтом, но уже собиралось в обратный путь к поверхности моря.

– Андрей! – вдруг сообразила Маша. – Шаман должен знать, что Боцман предал друга ради ракушки!

Она спросила у фонарика колокольцев, где сейчас Андрей, и путеводный лучик послушно повел ее вверх, далеко за дома бедняков, в богатый квартал. Делать нечего, пришлось топать пешком обратно, по лестницам и наклонным узким улицам. Колени у Маши уже дрожали от усталости – шутка ли, пробежаться от «Фруктовой корзинки» до порта, а потом идти обратно, да еще в гору. Маша была одновременно зла на ребят за то, как они с ней обошлись, и беспокоилась за них, слепо доверяющих Боцману. Ненавидеть ей Кирилла и Аню или жалеть их?

Чувства, которые испытывала девочка к ребятам, были настолько сложные, что Маша не обращала внимания ни на что вокруг. Не заметила она и того, что прохожие все больше жмутся к стенам, что матери и старики убирают свои антигравы с дороги, что впереди раздается пение и бухает большой барабан. Только врезавшись головой в чей-то мягкий большой живот, девочка отвлеклась от своих безрадостных мыслей. Ее тут же обсыпало блестящей пылью, точь-в-точь такой же, какой попытался дунуть на нее старик в таверне.

Маша замерла. Прямо над ней возвышался Виталис. Это в его живот угодила ее голова. Он шел впереди пестрой толпы, над которой развевались флаги с изображением Великой Сердцевидки. Люди остановились, пение смолкло, только громко бухал огромный барабан, в который била толстая средне-младшая сестра.

– Смотрите-ка, девочка появилась прямо из воздуха! – зашептали прохожие. – Это голограмма или фантом?

– Невинное дитя, символ Рогонды, что найдет спасение в крепких створках Великой Сердцевидки! Створки, славьтесь! – громогласно, так как у щеки висел микрофон, крикнул Виталис, махнув рукой куда-то назад.

– Славьтесь, створки, славься, дом, сердце мира бьется в нем… – нестройно запели задние ряды.

Маша почувствовала, что взлетела в воздух – мужчина поднял ее и посадил себе на плечо.

– Отпустите! – пискнула Маша.

Но Виталис больно сжал ей ноги, приказывая таким образом молчать, и понес ее куда-то назад. По пути братья и сестры осыпали девочку конфетти. Несколько штук упало в складки Машиной юбки – конфетти было не круглым, а в виде маленьких ракушек.

– Смотри, какое шоу. Вроде бы раньше они так не делали, – усомнилась какая-то старушка.

– Ой, что ты, я уже в третий раз вижу, – возразила другая. – Берут ребенка из воздуха, потом, пока фантом не рассыпался, сажают его в ракушку. Это символ спасения.

И тут Маша заметила среди прохожих Олю. Та стояла, не глядя на шествие, сосредоточенно крутила свою ракушку.

– Чайка! – позвала Маша, срывая голос. – Чайка! Чаечка!

Виталис мельком глянул на небо, но не увидел морских птиц. А Оля вздрогнула, подняла голову и заметила Машу. Глаза у нее стали совсем круглые.

– Помогите! – снова крикнула Маша.

Но тут под ее ухом противно запищала какая-то дудка. Громче и быстрее забухал барабан. Машу понесли над толпой к большой искусственной ракушке, которую на носилках тащили несколько человек. Ракушка раскрылась, девочку посадили внутрь. Виталис ловко и незаметно защелкнул на ее руках наручники и закричал:

– Слава спасительнице Рогонды, слава Великой Сердцевидке!

Его слова подхватил хор, и в этом шуме Маша даже сама не слышала свои отчаянные крики.