Ночные окна - [58]

– …Они же оба душевно больны, – горячо и страстно заверяла всех присутствующих поэтесса, – разве вы этого не заметили? Мужчина-литератор – или кто он там? – тупо смотрит в окно, а когда входит девушка, то даже не делает попытки заговорить с ней или хотя бы поприветствовать! Так ведут себя паралитики. Поэтому я исхожу из предположения, что он, действительно, разбит параличом. А девушка – сиделка, привыкшая не обращать на него никакого внимания. Так, качается что-то в кресле, живой труп. К тому же она сама сумасшедшая, свихнулась от такой работы. Дело происходит в хосписе. Вместе с главным врачом она занимается эвтаназией.

– Душит безнадежных стариков и старух в черных перчатках? – спросил Каллистрат.

– Делает инъекции, – поправила поэтесса. – А перед этим вынуждают пациентов написать на себя завещание. Пли просто подделывают их подписи. Все это ожидает и паралитика в кресле-качалке. Один из моих мужей вот так и скончался в госпитале. Я уверена, что ему сделали смертельный укол. Правда, сама-то я в наследство ничего не получила, кроме его лечащего врача, который стал моим следующим супругом.

– Сколько же их у вас всего было? – полюбопытствовал Сатоси.

– Семь или чуть больше, – честно ответила Ахмеджакова. – Сейчас не помню.

– Как у Синей Бороды, только наоборот, – сказал Тарасевич. – Синий Чулок – так вернее. Однако продолжайте. Вам бы не стихи, а драмы писать. Размах есть.

– Спасибо.

– А при чем же тут две монеты, перчатки, спички? – спросил Парис.

– Сейчас объясню, Юрочка, не торопись. Не в постели.

Мне из моего «уголка» было хорошо видно, как при этих словах возмущенно дернулась голова актрисы: она-то, кажется, действительно влюбилась в молодого плейбоя, который годился ей почти в правнуки, а вот поэтессе было все по фигу – и мужья, и любовники, будь они хоть живые, хоть мертвые. Последнее предпочтительнее.

– Мужчина-паралитик, как отработанный материал, должен умереть, и он знает это, – сказала Ахмеджакова, подтверждая мою мысль. – Но, собрав остатки разума, продолжает цепляться за жизнь. Вот почему в конце кинофрагмента взгляд у него более осмысленный, удивленный. Он не может понять, что смерть для него – благо, избавление. Как этого не может понять и принять никто, в силу человеческого естества. Пусть умрет сосед, я – потом. Женщины, в принципе, не лучше, но они хотя бы рожают, дают продолжение жизни. Хотя тоже порядочные суки.

– Не браво! – выкрикнула Лариса Сергеевна. – По себе судите, милочка!

– Ах, я вас умоляю! – сноровисто отозвалась Зара Магометовна, теребя свою бородавку-родинку. – Мы с вами об этом после потолкуем. И Юрочку пригласим в качестве третейского судьи. Его же у нас в столице Парисом кличут, не так ли? А кого там юный пастух из Трои судил – Афину, Венеру и Геру, кажется? Кому отдал предпочтение? Уж не такой Медузе-Горгоне, как некоторые из здесь присутствующих!

– Б… старая, – четко высказалась актриса.

– Можно подумать, что это мне говорит б… молодая, – парировала поэтесса.

Гамаюнов в темноте сполз с кресла на пол и там хихикал, зажимая рот ладонью. Спор переходил от Фицджеральда к началу Троянской войны, того и гляди, могли последовать вооруженные столкновения. Мне пришлось вмешаться, взяв на себя роль Зевса:

– Думаю, что пора передохнуть. А может быть, и закончить на этом. Давайте подведем некоторые итоги.

– Пора бы… Сказано достаточно!.. Хватит, – согласились со мной трое мужчин: Гох, Каллистрат и Сатоси. Физик демонстративно зааплодировал. Ахмеджакова сошла со сцены.

– Но что все же означал этот кинофрагмент? – спросила Лена Стахова. – Я так ничего и не поняла.

– А верного или хотя бы разумного ответа нет и не будет, – сказал я, выходя из темноты и поднимаясь на подиум. – Представьте, что мы «взяли» кусочек, три с половиной минуты из вашей личной жизни, Елена Глебовна, и стали рассматривать его под микроскопом, и что же? Ничего непонятно, нужен другой оптический прибор – телескоп. Смотрим. И опять ничего не видим, потому что человек – это и макро-, и микрокосмос одновременно. И он не поддается фрагментарному изучению. Нужен весь жизненный цикл, от рождения (от зачатия и даже раньше) и до смерти (и после нее). Мы же сейчас с вами просто играли, фантазировали, пытаясь представить исходное и спрогнозировать будущее в отдельно взятой сценке, где есть двое: мужчина и девушка, есть черные перчатки, горящая спичка, две монетки, ключи и лживая фраза в телефонную трубку. Если хотите знать мое мнение, то все это, на мой, возможно, глубоко ошибочный, взгляд, несет у Фицджеральда некий символический смысл, хотя он и не стремился что-то зашифровать или подурачить читателя, либо самого себя: просто написал то, что написалось. Как это и случается у талантливых писателей и поэтов. Вот потому они порой и превращаются в пророков, сами того не желая. Ну, в самом деле: почему именно две монетки? Отчего девушка лжет? Должна ли погаснуть спичка и с какой целью нужно непременно сжечь черные перчатки? Какое действо перед нами было разыграно: осколок трагедии, фрагмент мелодрамы, отпечаток веселенькой мистерии? Или готическая фантасмагория? Я бы предпочел смешать все жанры, уж коли нельзя вычленить ни одного.