Ночные легенды - [115]

Я открыл переднюю дверь, выскользнул наружу и бесшумно прикрыл ее за собой – осторожно, чтобы ею не стукнул ветер, насторожив моим приближением то присутствие в лесу. Я тронулся вниз по склону, держась линии деревьев, пока ноздри не ощутили запах подгнивших досок и призрачный запашок гари, витавший над тем местом. Я двинулся в обход деревьев, рассчитывая выйти на нарушителя сзади, но когда вышел на пятачок, где он стоял, его там уже не было, а был лишь затоптанный окурок на том месте, где, я был уверен, недавно стоял Коллектор.

Я отступил к линии леса, укрывшись за деревом, и оттуда оглядел участок. Признаков движения там не наблюдалось. Нервозности во мне от этого не убавилось. Немного подождав, я тронулся к дому Грэйди, к стене которого припал спиной. Оттуда я проверил оба угла, после чего приблизился к окну гостиной в передней части дома, справа от двери. Мне вспомнилась фигура в зеркале, ухваченная вспышкой Рэя Сабо, но, приникнув лицом к трещине в подоконнике, из-за темноты внутри я ничего не разглядел.

Я отошел на несколько шагов и нацелил луч фонарика на стальную дверь, преграждающую вход в дом. Подвесной замок на ней отсутствовал. Я подошел ближе и попробовал потянуть ее на себя. Она не без труда, с протяжным пением подалась и отворилась. Та дверь, что за ней, была уже приоткрыта. Я открыл ее шире и сделал шаг назад, не зная, чего ожидать, но внутри стояла тишина. Пару секунд подискутировав с собой, правильно ли я выбрал профессию, я ступил внутрь.

Здесь запах тлена ощущался явственней, а с ним и химическая вонь обойных смесей. С той поры как я был здесь последний раз, от стены прихожей успел отстать большой кус обоев и свисал под углом, как закладка из страницы, обнажая под собой влажноватую штукатурку. Дрожащий сероватый эллипс фонарика высвечивал фрагменты каких-то букв и рисунков. Я потянул за висящий лоскут.

Стену покрывали письмена и символы, совершенно мне неизвестные. Возможно, это была латынь, но буквы такие линялые, что сказать наверняка невозможно. Я оторвал от стены еще один лоскут, и из-под него тоже проглянули письмена, на сей раз украшенные кругами и пентаграммами. Во всем этом наличествовал определенный смысл, только непонятно какой. Запахи дома, вероятно, усиленные этим моим отдиранием обоев, вызывали во мне болезненность. Я прижал к лицу носовой платок и мелко дышал ртом, подступая к помещению столовой. Дверь в нее я открыл ногой. Створчатые двери меж двумя комнатами были гостеприимно распахнуты, словно в ожидании званого вечера, которому теперь уж никогда не бывать. Пусто таращились зеркала на пыльные полы и рваные драпировки. В принципе они должны были отражать, что видел я, но нет. Вместо этого в их мутноватой глубине виднелись розовеющие канделябры и дорогие, ручной работы гобелены. Рваные драпировки сделались пышными, с игрою складок портьерами. Полы устилали толстые ковры, а обеденный стол был сервирован на две персоны.

Я чувствовал, как мои подошвы шаркают по голым половицам. В этой комнате не было ничего кроме пыли, плесени и сохлых трупиков насекомых, однако в зеркале дом представал таким, каким он мог когда-то быть. Через разомкнутые дверные створки я прошел в гостиную, и здесь моему взгляду открылся гарнитур из пухлых диванов и резных стульев. Вдоль стен тянулись шкафы с книгами; все это отражалось в потаенной глубине зеркал.

Это был его дом. Дом Грэйди, каким он представал в его воображении.

Позади себя я ощутил присутствие, но когда обернулся, то увидел лишь свое отражение в зеркале прихожей, на фоне чудес пышных интерьеров у себя за спиной. Но здесь было что-то еще; оно, казалось, ждало за стеклом. Я это чувствовал, хотя перед глазами плыло, а кашель от вони старого клея и сырой шпатлевки, усиливаясь, мучительно сотрясал мое тело.

Тут я впервые заметил, что дверь в подвал сейчас не заперта и даже не закрыта. Я знал, что на той двери висит еще одно зеркало, и если в него вглядеться, то в его тускло-пыльной глубине предстанет очередной плод воображения Джона Грэйди, каким-то образом прокравшийся в мое сознание.

– Кто здесь? – окликнул я.

И мне ответил голос; что-то похожее на голосок маленькой девочки.

«Я здесь, – сказал он. – Ты меня видишь?»

Я повел фонариком, пытаясь уяснить источник.

«Здесь. Я здесь. За тобой».

Рывком обернувшись, я увидел опять же зеркало, а в нем ребенка – девочку с паклей грязных волос и в рваном, запачканном красном платьице. За ней виднелась еще одна девочка, с бледными впалыми щеками и надорванной кожей. Та девчушка, что говорила, припала к зеркалу, как к стеклу; было даже видно, как расплющилась ее кожа.

«Он здесь, – сказала она. – Он никуда не уходил».

Краем глаза я заметил, как по зеркалу столовой прошла угловатая тень. Это была фигура мужчины, размытая, как проекция вне фокуса. Двигалась она проворно, смещаясь из зеркала в зеркало, и через комнаты продвигалась к прихожей.

«Он идет», – сказал голосок, и обе девочки исчезли.

Я поднял ствол пистолета. Казалось, везде, куда бы ни падал мой взгляд, вихрилось движение, а до слуха вроде как донесся пугливый взвив детского голоска. Я тряхнул головой. Теперь звуки исходили откуда-то снизу, из подвала, и я направился в ту сторону. В зеркале на двери я узрел себя в катакомбах дома Грэйди, каким он никогда не был. Передо мной спускалась лестница в подвал. Луч фонарика освещал белесые тенеты паутины, каменный пол и стул, сиротливо стоящий под единственным патроном без лампочки. По размеру стул был не взрослый, а скорее детский. На стенах здесь тоже висели зеркала, но помпезная меблировка в них уже не отражалась; не было здесь и ковров с портьерами. Это было место для убийств, и в красоте здесь Грэйди не нуждался. Я переходил от зеркала к зеркалу, и луч фонарика ломко отсверкивал от них под углом. Попутно я ухватывал свое отражение – снова, и снова, и снова.