Ночной звонок - [7]

Обняв и поддерживая старуху, Владя поцеловала ее, и они шагнули еще на одну ступеньку, и старуха потянулась и поцеловала Владю, и так, спотыкаясь, вдвоем они добрались до площадки крыльца, и тут Владя ударила ногой, распахивая дверь, и закричала:

- Эй вы, сумасшедшие!.. Бабушка пришла! Слышите вы!

- Да ведь правда! - восторженно мальчишеским голосом заорал Митя, выбегая навстречу.

- Так я и знала... - бессмысленно лепетала Леокадия, - пугаясь, пятясь, улыбаясь и опять пугаясь. - Ну, я так и знала!..

Квашнин сказал только:

- Мама... - и беспомощно развел руками, глядя, как она входит.

Владя ввела бабушку в комнату, и та, увидев сразу всех, вдруг ослабела и обезволела, и пока ее все целовали наперерыв, она все только растерянно повторяла: "Нет, этого не может быть!" Леокадия, громче всех целуя бабушку в щеку, восклицала: "Бабушка, ну до чего я рада, вы даже себе не представляете!.." И видно было, что она правда рада.

Варвару Антоновну усадили поскорей на постель, и она, не зная, на кого больше радоваться, все повторяла своим тихим, глуховатым голосом все с новым приливом изумления и восторга:

- Да как же это вы все сговорились меня так обрадовать!.. Хоть бы открыточку, а?.. А они, голубчики мои, вон они! И приехали!..

Когда схлынула первая волна шума и неловкой радости, девушки принялись накрывать на стол, а Варвара Антоновна осталась сидеть рядом с сыном, держа его за руку и поглаживая ее неровным, подрагивающим движением шершавой ладони, любуясь его веселыми глазами, мягкими, полными щеками и оживленным разговором, наслаждаясь многолюдством и суетой в своей одинокой комнате.

Входили соседки, провожавшие на кладбище Марту, здоровались со всеми за руку, и Варвара Антоновна, приглашая всех садиться, говорила:

- Вот как бывает. У нас день печальный, Марту похоронили, а тут и праздник, гости приехали!

Оказалось, что и деньги-то, двадцать рублей, больше всего понадобились, чтоб угостить после похорон соседок, не обидеть безродную Марту. И теперь соседки, все больше пожилые вдовы-рыбачки или матери рыбаков, ушедших на дальний лов, одна за другой усаживались на длинную скамейку, точно зрители в первый ряд, приготовясь с откровенным любопытством добросовестно рассмотреть все, что им будут тут показывать.

Бабушка, как-то умевшая за всем уследить, успевала улыбнуться, обернувшись к Леокадии, чтоб ее не обидеть, и сразу же заметила слабенького пьянчужку, который из деликатности ушмыгнул из дома в первый момент встречи, а теперь несмело снова заглядывал, высовывая свою лохматую, нестриженую голову из двери.

- Входи, Яша, входи... - как могла громко проговорила она, но голоса ее в шуме не было слышно, и она поманила его рукой.

- Мы уже знакомы, - сказал Яша и присел с краешку к соседкам, улыбаясь и не глядя на бутылки.

Все выпили по рюмке и по другой, разговор пошел вразброд, а Квашнин, наклоняясь к самому уху Варвары Антоновны, говорил:

- Мама, ты только скажи, чего тебе не хватает. Или чего тебе хочется, и все будет сделано. Ты ничего не бойся, говори, мама.

С другого бока Леокадия, раскрасневшись, умоляла:

- Поедемте с нами, мама! Будем жить вместе! Вы даже представить себе не можете, какой у меня от души камень отвалился, что я вас вижу! Я просто пьяная от радости!

Бабушка тихонько смеялась и кивала Леокадии:

- Я знаю, ты добрая... Ну, я тут на своем месте. А в виде чего я там стану у вас торчать! Под ногами мешаться!

- Все сделаем, мама! - требовал ответа Квашнин. - Ты только скажи! Все!

Пожилая соседка смело вмешалась:

- Ну, что ж молчать-то! Ты говори, Варвара Антоновна!

Бабушка смущенно отмахивалась, невнятно отнекивалась.

Вторая, спокойная соседка серьезно сказала:

- Обязательно нужно заборчик подправить! Что уж стесняться сыну родному сказать!

- Будет новый забор! - твердо сказал Квашнин.

Бабушка даже отшатнулась:

- Как это новый?.. Ведь это - посмешище! Вдруг мой дворец новым забором огораживать. Люди скажут: сбесилась, некуда хороший материал девать, - и верно скажут.

- Конечно, зачем новый? - сказала спокойная соседка. - Подправить надо, уж это обязательно. Ну, председатель, гад, ни за что материалу не даст.

- Какой-то старушке забор? Да ему до этого забора, как мне до Ньюфаундленда! - с полной убежденностью поддержала самая молодая.

- Не даст? Ну, это мы еще увидим. Я сам с ним поговорю! - сказал Квашнин.

- Ой, не трогай его, только не трогай, не хочу я этого! - всполошилась бабушка.

- Да я по-хорошему! Вот сейчас мы его сюда пригласим, за стол посадим, выпьем с ним и познакомимся. И он пойдет навстречу.

- Это верно, - как-то странно усмехнулась спокойная соседка и поджала губы.

Все посмотрели на бабушку.

- Ты этого даже не думай, Лариоша, никогда я его к себе в дом не позову. - Было удивительно в таком слабом, ласковом голоске расслышать такую полную непреклонность.

Квашнин встревоженно наклонился к матери:

- Мама, может, он тебя обидел? Ты только скажи, мама!

Бабушка, прежде чем засмеяться, подняла руку, чтоб прикрыть свои улыбающийся беззубый рот, засмеялась и беззаботно отмахнулась:

- Ничем не обидел. Ну просто такой он человек, что я не от обиды... а вполне бескорыстно его презираю. Угощать? Ну, не дождется, нет...