Ночной скиталец - [142]

— О, Боже, Вэл, мне так жаль. Тебе очень больно?

Схватившись за поврежденную челюсть, Вэл бросил на брата тот самый мрачный взгляд, который Ланс помнил с детства. С диким ревом, застав его врасплох, Вэл так сильно толкнул его, что голова Ланса ударилась о мраморный пол.

— Ай! — возмущенно воскликнул Ланс, но не успел сказать ничего больше, как Вэл врезал ему в глаз.

И драка началась.

Размахивая кулаками, пинаясь, выкручивая друг другу руки, они катались по элегантной гостиной, врезаясь в мебель, разбивая вазы. Сражаясь с тем гневом и злостью, которые только братья могут излить друг на друга.

Дверь гостиной распахнулась, и Ланс едва осознал, что шум, который производили они с Вэлом, заставил сбежаться почти всю прислугу. Кто-то закричал, а одна из горничных упала в обморок.

Но Ланс был слишком захвачен борьбой, своими яростными попытками придушить своего единственного брата. Вэл, однако, оказался намного сильнее, чем представлял Ланс, и загнал брата в безвыходное положение. Пытаясь освободиться, Ланс почувствовал странное возбуждение, поднимающееся в нем: одна радостная мысль билась в его сознании.

Он оттолкнул брата. Понимание, казалось, пронзило и Вэла. Внезапно стало слишком трудно продолжать яростный бой, потому что злость растворилась в лишающем их дыхания смехе.

Они свалились на ковер, и Ланс ухитрился подмять под себя Вэла, но только и всего.

— Сдавайся, святой Валентин, — задыхаясь, пробормотал он.

— Будь проклят, сэр Ланселот, — выпалил Вэл в ответ, но сейчас он слишком ослабел от смеха, чтобы оттолкнуть брата.

На секунду их глаза встретились, полные той грубой привязанности, которую ни один из них не мог выразить словами. «Но нам двоим никогда не требовалось много слов», — подумал Ланс. Не святому Валентину и сэру Ланселоту.

Вэл улыбнулся ему, но вдруг веселье из его глаз начало медленно исчезать. И только тогда Ланс осознал, как тихо стало в комнате. Ни визжащих горничных, ни кричащих лакеев.

— О, Боже, — пробормотал Вэл, глядя куда-то поверх головы Ланса.

Тень упала на них, и Ланс ослабил хватку на плечах Вэла, поворачиваясь, чтобы посмотреть на то, что происходило у него за спиной. Сначала он увидел пару испачканных сапог, облегающих длинные москулистые ноги.

Ланс потрясенно поднимал взгляд, пока не встретился с яростными темными глазами на знакомом обветренном лице, окаймленном прямыми, слегка окрашенными серебром, черными волосами, забранными в косу. И почувствовал, как его щеки заливает горячий румянец унижения.

Анатоль Сент-Леджер, ужасный лорд Замка Леджер, наконец вернулся домой.

Замок вновь потонул в шуме. В главной зале были свалены сундуки, чемоданы, картонки для шляп, выгруженные из кареты, — свидетельство того, что Сент-Леджеры долго путешествовали за границей. Застенчивую и смущенную Розалин захватил ураган шумных приветствий и изобилие объятий от ее новоиспеченных золовок, тогда как Мэделин Сент-Леджер улыбалась и пыталась навести какое-то подобие порядка.

Нужно было успокоить обитателей замка. Прислуга в имении принадлежала к тому почтенному роду слуг, которые как само собой разумеещееся воспринимали множество странных вещей, даже совершенно неожиданное возвращение их хозяина. Но выздоровление Вэла, — младший Сент-Леджер, казалось, на самом деле вырвался из рук смерти, — служило доказательством слишком многого слишком многим. Даже Уилл Спаркинс выглядел бледным и взволнованным. Мэделин успокаивала домочадцев, пытаясь распространить на них присущее ей чувство практичности.

Все эти волнения казались очень далекими из кабинета Анатоля Сент-Леджера, расположенного в задней части дома. Полуденное солнце разлилось по темным «льняным складкам» note 44 на стенах комнаты, в которой ощущалась аура мужественности такая же сильная и суровая, как у мужчины, устроившегося за столом.

Сидя на краешке стула, Ланс смотрел в лицо своему грозному отцу. Он отметил, что Анатоль Сент-Леджер выглядел необыкновенно спокойным для человека, который вернулся из длительного путешествия за границу и обнаружил двух взрослых сыновей, размахивающих кулаками, громящих лучшую гостиную замка, как пара пьяных головорезов из пивной.

Ланс думал, сможет ли его отец оставаться таким же спокойным, после того как он расскажет, что еще натворил за время его отсутствия. От этой мысли Ланс не получал удовольствия, хотя должен бы был уже привыкнуть делать такие признания.

Сколько раз в детстве его вызывали в этот кабинет, где ему приходилось отчитываться за какую-то проказу с различной степенью страха, стыда и вызывающего поведения. Но в этот раз все было по-другому.

Ланс сам потребовал этой встречи, рассказал свою историю тоном тихим и покорным и, закончив, не стал ждать ответа отца. Он вскочил на ноги, подняв меч Сент-Леджеров. Солнце высветило искусно сделанную золотую рукоять, искрящийся кристалл.

«Никогда этот великолепный клинок не выглядел таким прекрасным», — тоскливо подумал Ланс. Он с таким нетерпением ждал дня, когда сможет вложить этот меч в руки отца и снова уехать отсюда.

Но теперь… Ланс приближался к столу отца с тяжелым сердцем, пытаясь сохранять хладнокровие, зная, что это единственный честный поступок, который он мог совершить, и, положив меч на стол, сказал: