Ночной поезд в Мемфис - [137]

но, оказывается, это меня он видит в своих ночных кошмарах. В ту ночь он вновь пережил во сне жуткий час, проведенный несколькими днями раньше в обществе Макса и компании, и по тому, что я смогла разобрать из его болезненного бреда, поняла, что его страшило не то, что случится с ним, а то, что может случиться со мной, если он этого не предотвратит. Он все повторял: «Это было так близко!» — при этом имея в виду вовсе не приближение собственной смерти, он имел в виду... О проклятие! Понимаете, о чем я говорю?

— Да, конечно, понимаю, — нахмурившись, ответил Шмидт. — Это очень...

— Если вы скажете, что это романтично, я вас ударю.

— Я хотел сказать «трогательно». Более чем трогательно. Прекрасно! Да, да, это именно то поведение, какого я ожидал от такого человека, как Джон. Он страшится подвергнуть вас опасности и потому избегает. А вы этого хотите?

Я отказалась от длинной поэтической тирады. Прямой вопрос подвиг меня на правдивый ответ: «Нет!»

— Но он, быть может, не так уж и не прав, — сказал Шмидт. — Он больше вас знает о грозящих ему опасностях.

— Он не имеет права принимать решение за меня. Черт бы побрал вас всех, «истинных мачо»! Вы всегда прибегаете к этому трюку, причем вовсе не из рыцарских побуждений, а из чистого эгоизма: запрятать маленькую, слабую женщину в укромный уголок, чтобы вам не нужно было беспокоиться о ней. А как насчет того, что мы тоже беспокоимся о вас? Не знаю, способны ли вы понять меня?

— О да, разумеется, — ответил Шмидт, — я-то как раз очень хорошо это понимаю.

Я опустила глаза:

— Туше, Шмидт. Признаю, я точно так же вела себя по отношению к вам. Но в этом случае — в обоих этих случаях — ущерб уже причинен. Если вам кто-то небезразличен, вы становитесь жутко уязвимым, и тогда худшее, что может быть, это неизвестность. Ведь что-то страшное может произойти с вашим любимым человеком в любой момент, вероятно, это происходит именно сейчас, а вы не узнаете об этом еще много дней, а то и недель... Знаете, чем я занималась вчера? Я купила проклятую английскую газету и читала в ней проклятые некрологи! Я не могу так жить, Шмидт, и он не имеет права ожидать этого от меня. Нет, не буду ему звонить, потому что это его проблема и ему придется решать ее самому, а если он не может примириться с очевидным, бесспорным фактом, что...

Я не могла продолжать, мне не хватало воздуха. Шмидт кивал, улыбался, и в его глазах-бусинках появилось характерное сметливое выражение.

— Шмидт, — сказала я, — я уже обязана вам так, что едва ли смогу когда-нибудь достойно отплатить, и я благодарна вам за то, что вы терпели эту эмоциональную оргию, даже если мои слезливые излияния доставили вам удовольствие. Но если вы позвоните ему и передадите наш разговор, я вас убью.

— Ну что вы, Вики! Разве я способен на это? — Он достал бумажник. — Ну ладно, пора возвращаться в музей. Работа, работа, да? Надеюсь, впредь ваш труд станет более производительным.

Дождь продолжался. День за днем. Три дня подряд, чтобы быть точной. Мне было безразлично. В сложившейся ситуации я бы даже восприняла появление солнца на небе как личное оскорбление. В плохую погоду хоть было чем заняться: уборки за Цезарем хватило бы на полный рабочий день.

Они с Кларой обрадовались моему возвращению. Клара, конечно, не преминула выразить свое неудовольствие и демонстрировала его целый день. Она вошла в комнату, но села ко мне спиной, лишь изредка поворачивая голову и бросая на меня беглый взгляд, чтобы убедиться, что мне небезразличен ее демарш. К тому же она разговаривала. Нет существа более шумного, чем раздраженная сиамская кошка. Но в конце концов она снизошла до того, чтобы прыгнуть мне на колени, после чего избавиться от нее было уже невозможно. Я натыкалась на нее каждый раз, поднимаясь по лестнице, и спала она у меня не в ногах, а на голове, и хвост вечно залезал мне в рот.

Цезарь более непосредственно выразил свой восторг по поводу моего появления. Благодаря непрекращающемуся дождю он мог теперь всласть вываляться в грязи с головы до ног и считал своим долгом разделить удовольствие с той, которую любил больше всех. Если бы не он и не Шмидт...

Но в тот мрачный вечер, в четверг, настроение у меня было еще более убийственным, чем обычно. Путь домой сквозь дождь и туман, в сплошных уличных пробках, под скрежет крыльев и бамперов, то и дело задевающих друг за друга, был сплошным кошмаром. Цезарь, выпущенный в палисад на прогулку, нашел там какую-то падаль и вывалялся в ней. Клара решила, что ей больше не нравится тот сорт кошачьей еды, которым я кормила ее целую неделю, и я только что закупила целую упаковку.

Я была слишком подавлена, чтобы снимать мокрую одежду и грязные туфли, — так и уселась на кушетку, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. Мокрые волосы свисали на лицо. В этот момент раздался звонок в дверь.

Шмидт напоминал Деда Мороза — в руках он держал кучу свертков, а двойной подбородок утопал в красном шарфе. Из одного пакета торчала бутылка шампанского.

— Пришли подбодрить меня? — кисло поинтересовалась я.

— Не грубите, вы сами знаете, что рады мне.