Ночной огонь - [168]

Скирль пыталась научить Гарлета условностям и общепринятым привычкам повседневного существования. Гарлет слушал ее, демонстрируя показное терпение, и прилежно участвовал в практических демонстрациях навыков. Иногда казалось, что он тайком усмехается — но усмешка мгновенно исчезала, как только Скирль бросала на него взгляд. Девушка сомневалась в том, что какие-либо ее указания на самом деле проникали в его сознание.

Тем временем Джаро пытался научить брата основам чтения и счета. Он объяснял алфавит — то, как из букв составляются слова, и стандартные грамматические правила, принятые по всей Ойкумене. Гарлет безразлично слушал его. Когда Джаро положил перед ним лист бумаги и карандаш, попросив Гарлета скопировать алфавит, Гарлет нарисовал несколько закорючек, бросил карандаш на стол и откинулся на спинку стула.

«Учиться трудно, — сказал Джаро. — Но если ты хочешь научиться, тебе придется упражняться, пока ты не сможешь писать, не задумываясь».

«Не сомневаюсь, что ты прав, — отозвался Гарлет. — Но сегодня я уже достаточно упражнялся».

«Недостаточно! — возразил Джаро. — У нас еще ничего не получилось. Если ты хочешь учиться, я тебя научу. Если нет, я не стану терять время. Выбирай».

Гарлет задумался: «Не уверен, что это полезный навык». Он указал на большие буквы алфавита, аккуратно нарисованные Джаро: «Ты сам говоришь, что эти символы и текст, называемый «букварем» — наследие далекой древности. Это игра для скучных бездельников, которым больше нечем заняться».

«Отчасти это так, но не совсем так. Умение читать нередко полезно. Когда ты поймешь, что тебе следует научиться грамоте, дай мне знать, и мы возобновим занятия».

Однажды Скирль спросила Гарлета: «Для человека, просидевшего всю жизнь в одиночной камере, ты очень хорошо умеешь выражать свои мысли. Тебя кто-нибудь этому учил?»

Гарлет поджал губы: «Я сам учился. Старый Шим скучал и любил со мной болтать — ругая меня за какой-нибудь проступок, он рассуждал без остановки обо всем на свете, иногда несколько часов. Кроме того, я учился у Олега — тот читал нравоучения призракам. У него была странная манера с ними говорить — так, будто они его лучшие друзья. И я запоминал все, что слышал».

«Но никто не учил тебя читать?»

«Конечно, нет! Зачем? Я должен был вечно сидеть во мраке».

Скирль поежилась: «Ромарт меня пугает — я буду рада отсюда уехать».

Гарлет недовольно хмурился: «Тебе не нравится Ромарт?»

«На этот вопрос трудно ответить. Здесь великолепные дворцы — нигде ничего подобного не видела. Может быть, на Древней Земле есть сравнимая роскошь. А роумы... — Скирль прервалась, пытаясь как можно точнее определить свое отношение. — Не могу сказать, что они мне нравятся; в общем и в целом они тщеславны и лишены чувства юмора. Здесь я чувствую себя тревожно и неудобно. По ночам я плохо сплю — боюсь домовых. Короче говоря, чем скорее мы покинем Ромарт, тем лучше».

Гарлет раздраженно разрубил воздух ладонью: «Неправильно говоришь! Тебе нужно думать по-другому».

«Неужели? — Скирль одновременно хотелось смеяться и злиться; Гарлет часто вызывал у собеседников противоречивые побуждения. — Почему же?»

«Причины очевидны. Я не хочу уезжать из Ромарта, и тебе тоже придется здесь остаться, потому что я хочу, чтобы ты меня многому научила. Меня особенно интересует разница между женщинами и мужчинами. Ты можешь показать мне свое тело».

Скирль покачала головой: «Так делать не принято. Забудь о таких вещах. В любом случае, мы не останемся в Ромарте. Это решено. Тебе понравится путешествовать по другим мирам».

Уголки рта Гарлета опустились: «В других местах все по-другому. Об этом месте я уже кое-что узнал, оно начинает становиться настоящим».

«Рада слышать! Значит, ты приспосабливаешься».

«Может быть. Происходит кое-что еще, что гораздо важнее».

«В самом деле? Что именно?»

Гарлет ответил не сразу: «Вот что я могу сказать: силы, которыми я повелеваю в большом окружении, начинают возвращаться».

Скирль с недоумением смотрела на Гарлета. В самых загадочных его заявлениях иногда скрывалась своего рода внутренняя логика, но для ее постижения требовались некоторые усилия. Она сказала: «Твои слова не поддаются пониманию. О каких силах ты говоришь? О каком окружении?»

Гарлет с трудом подыскивал слова: «В подземелье я изучил и запомнил каждую пядь своей камеры, каждую поверхность, каждую выпуклость камня, каждую щербинку. То было темное окружение; следуя советам ях, я был его повелителем. Когда я поднялся сюда, темное окружение осталось под землей, и я больше ничем не повелевал. Теперь я в новом окружении, оно гораздо больше. Чтобы повелевать большим окружением, нужны новые силы. Они начинают возвращаться, потому что я принял такое решение».

«Любопытная идея!» — согласилась Скирль. Много раз она говорила себе не спорить с Гарлетом и снова нарушила это правило: «К сожалению, Гарлет, ты заблуждаешься. Ни теперь, ни в будущем ты не можешь ничем повелевать, кроме самого себя. Умения владеть собой, впрочем, вполне достаточно. В частности, ты не можешь повелевать мной, Джаро или Тоуном Мэйхаком. Будет гораздо лучше, если ты это поймешь как можно раньше. Не теряй время и силы на самообман!»