Ночной хищник - [7]

— Звездный бульвар… Знаешь?

— Там, у киностудии, что ли?

— Нет, у кинотеатра «Космос»… Эта Русанова, она всегда сидит памятником самой себе?

— С ней в компании не приходилось… Ее Нойман пригласил, консультировался у нее с партией песцов… А штучка с секретом! Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата скудная. И ни на кого в упор не глядит. Попробуй, но если хотя бы разрешит, проводить — я почтительно сниму шляпу!

Гросс был в приподнятом настроении, подойдя с бутылкой, восполнил недостачу в емкостях беседующих.

— Не есть хорошо отделяться для деловых бесед. На это будет время завтра… Камрады, прошу поднять бокалы за прекрасных дам, украсящих наше общество!

— Хох! — поддержал Нойман воодушевленно.

Шувалов посмотрел на Елену Андреевну, та глядела на входящих в номер мужчину и женщину, а Владимир Семенович Барков, от двери обозрев собравшихся, сказал своей спутнице:

— Ну вот, Зоечка, опять придется всех догонять, а ты будешь в претензии… Здравствуйте, кого не видел!

— При мне можешь сколько угодно, ты ведь без меня норовишь! — Зоечка проговорила это, улыбаясь остальным, всплеснула руками. — Ритуля, что за платье! До чего я рада вас видеть, девочки…

В магнитоле хрипловато шелестела про амор итальянка. Шувалов поставил рюмку, пересек комнату и остановился перед Русановой. Та вздохнула и поднялась.

— Новые гости, новые возлияния, — сказал Шувалов, когда повел в танце партнершу. — Вы не устали?

— Это Барков, наш старший товаровед и мое непосредственное начальство… У меня понурый вид?

— Вид, радующий глаз. Просто я несколько сник от обилия впечатлений. Может быть, нам уйти потихоньку? Через часок.

— Уже — нам? — усмехнулась она. — Не знаю, нам ли, но я уйду очень скоро.

Ветер раскачивал на столбе фонарь под жестяным колпаком, и желтое пятно света то и дело выхватывало из темноты угол дощатого забора.

За забором взлаяла собака, услышав чьи-то шаги: двое людей, пройдя вдоль забора, пересекли световое пятно, направились к продуктовой палатке поодаль.

— Привет, Любушка, пивца не осталось? — искательно спросил один, облокотясь на узкий прилавок перед оконцем.

— Хватился на ночь глядя. — Продавщица убрала с витрины какие-то банки. — Закрылась я… И тебе пора! Жена ждет сидит, а он пиво к ночи ищет.

— Да я так… Веселее было б до остановки топать.

— Ну и пошли уже, Вить, — позвал любителя пива его спутник. — Чего зря ля-ля разводить.

— Ладно, счастливо, Люба…

— Идите-идите… Завтра все равно к открытию прискачете.

Продавщица окинула взглядом оставляемое хозяйство, сунула вглубь за ящики какую-то коробку и опустила навесную раму на оконце.

И в это время оттуда, где лаяла за забором собака, вышел еще один человек.

Сгорбившись и приволакивая ногу, подошел к палатке, постучал в стекло:

— Простите… Мне бы пачку чая, если можно. Пожалуйста.

— Ну закрыто же, господи! — вознегодовала Люба из-за стекла. — Одним — пива, этому — чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и нету его, один кофейный напиток… — И вдруг сжалилась, рассмотрев за стеклом лицо старика. — Будете брать? Мне ждать некогда.

— Нет-нет, я бы чаю… Спасибо. Извините.

Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося фонарного пятна остановился, сунув в рот сигарету, охлопывая карманы, искал спички.

Из темноты выдвинулась рука с зажигалкой.

— Н-ну? — спросил поднесший огня. — Будешь прикуривать, Маркин, или к себе позовешь? Хотим послушать, кто Шмеля прибрал…

За спиной говорившего темнела другая фигура, старик обернулся к палатке — продавщица уже вышла и навешивала замок.

— Я… Откуда вы нашли, где я? — Лицо старика передергивалось, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. — Как… прибрал… Кто? Я ничего не знаю, подождите. У меня болит сердце, мне плохо.

— А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла… Ты не придуривайся, а шагай к месту, пока прямо тут не оставили. Ну!

Качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка, откуда-то издалека донесся низкий сигнал электрички.

Старик, сгорбившись еще больше, пошел в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.

— Самые высокие цены обычно итальянцы дают, — рассказывала Русанова. — Особенно, когда доходит до модных мехов.

— Это какие же?

— Рысь, серебристо-черная лисица, норка, как прежде… Всегда в цене соболь, он только на нашем аукционе представляется. Входит в моду светлый хорь.

— Хорск? — удивился Шувалов. — Вот уж никогда подумать не мог! А вы какой мех любите?

— Белку! — рассмеялась она. — Нет, правда… Я когда гляжу на шкурки, то вижу зверей. Рысь, лиса, хорек — одна шатия. А белка никого не трогает, славная такая.

— А куница?

— Ну, эта спуску никому не дает! Ночной хищник, не брезгует ничем… На Дальнем Востоке живет куница — харза, так она даже на косуль нападает.

— Экая дрянь… А что мы остановились?

— Мы остановились, потому что пришли. — Елена Андреевна заглянула в подворотню. — Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.

Старый двор и впрямь казался недобрым в вечернюю пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением:

— Ну, вот…

— Подождите, — Шувалов взял ее руки. — Еще не поздно, а после изысканных напитков душа просит чаю. Не пригласите?