Ночной дозор - [15]

Джулия подошла к зеркалу. Она надела мятое темное льняное платье и пальцами пробежала по волосам; выйдет из любого хаоса и будет выглядеть ухоженной красавицей, подумала Хелен. Джулия придвинулась к зеркалу и помадой мазнула по губам, полным и слегка поджатым. Зеркальное лицо с правильными пропорциональными чертами ничуть не отличалось от реального. А вот Хелен всегда казалась себе в зеркале странной и перекошенной. «Ты похожа на прелестную луковицу», – как-то сказала Джулия.

Закончив прихорашиваться, они пошли на кухню собрать еду. Нашлись хлеб, салат, яблоки, кусок сыра и две бутылки пива. Хелен откопала старое полосатое покрывало, которым укутывали мебель, когда клеили обои; все сложили в холщовую сумку, туда же закинули книжки, сумочки и ключи. Джулия побежала наверх в свой кабинет за сигаретами и спичками. Хелен стояла у кухонного окна и смотрела во двор. По двору раздраженно мотался сутулый мужчина. В самодельной клетке он разводил кроликов и сейчас, наверное, задавал им корм или проверял, как нагуляли вес. Хелен всегда переживала, представляя, какая у них там давка. Она отошла от окна и накинула на плечо сумку. Звякнули бутылки и ключи.

– Джулия, ты готова? – крикнула Хелен.

Они спустились по лестнице и вышли на улицу.

Их дом с палисадом стоял в ряду строений начала девятнадцатого века. Дома отливали особой лондонской белизной, испещренной серовато-желтыми прожилками: желобки и впадины лепных фасадов потемнели от туманов, копоти и недавней кирпичной пыли. Вероятно, дома с крыльцами и большими парадными дверьми некогда были роскошным жильем, предназначенным для молоденьких ампирных куртизанок, девиц по прозвищу Фанни, Софи или Кегля. Джулии и Хелен нравилось представлять, как эти особы в платьях старинного покроя и туфельках на мягкой подошве легко сбегали по ступенькам, забирались на лошадь и отправлялись кататься в Роттен-роу.¹⁰

В плохую погоду выцветшая лепнина нагоняла тоску. Но сегодня улицу заливало солнце, и на фоне голубого неба фасады домов казались выбеленными временем скелетами. Лондон выглядит неплохо, подумала Хелен. Тротуары в пыли, но эта пыль того сорта, какую видишь, скажем, на шерсти кошки, когда она часами валяется на солнце. Двери раскрыты, оконные рамы подняты. Машин так мало, что слышны детские голоса, бормотанье радио и телефонные звонки в пустых комнатах. Ближе к Бейкер-стрит стал слышен оркестр Риджентс-парка – нечто вроде слабых «бум!» и «трам-пам-пам», разбухавших и полоскавшихся в неосязаемых порывах воздуха, точно белье на веревке.

Джулия схватила Хелен за руку и по-детски потащила вперед:

– Пошли! Давай скорее! Парад пропустим! – Пальцы ее пробежали по ладони подруги и ускользнули. – Ощущение, как в детстве, правда? Что это играют?

Они замедлили шаг и прислушались.

– Не пойму, – покачала головой Хелен. – Какую-то современную нескладеху?

– Да нет, конечно.

Музыка стала громче.

– Давай быстрее! – повторила Джулия.

Они по-взрослому улыбались, но шагу прибавили. В парк вошли через Кларенские ворота и двинулись по дорожке вдоль пруда с лодками. Чем ближе к оркестровой веранде, тем громче и не такой рваной становилась музыка. Еще чуть ближе – и мелодия себя объявила.

– Ну вот! – сказала Хелен, и они рассмеялись: играли всего лишь «Да! У нас нет бананов!».¹¹

Девушки сошли с тропинки и заняли приглянувшееся местечко – есть и солнце, и тень. Трава на жесткой земле уже сильно пожелтела. Расстелили подстилку, которую Хелен достала из сумки, скинули туфли, разложили еду. Бутылки с пивом, еще прохладные после холодильника, приятно скользили в теплой руке. Хелен порылась в сумке и охнула:

– Мы забыли открывалку!

Джулия закрыла глаза.

– Черт! Пить хочу – умираю. Что делать? – Она взяла бутылку и поковыряла крышку. – Не знаешь какого-нибудь лихого способа открыть?

– Зубами, что ли?

– Ну ты ж была в скаутах.

– В моем отряде, знаешь ли, были как-то нерасположены к светлому пиву.

Они крутили бутылки.

– Дохлый номер, – сказала наконец Хелен и огляделась. – Вон мальчишки. Сбегай к ним, может, у них есть нож или что-нибудь такое.

– Не пойду!

– Давай! У мальчишек всегда есть ножики.

– Сама иди.

– Я сумку несла. Ну давай, Джулия!

– О господи!

Джулия неуклюже поднялась, в каждую руку взяла по бутылке и через лужайку побрела к группе развалившихся на травке юнцов. Подруга напряженно горбилась – вероятно, лишь от стеснения, но Хелен, на секунду взглянув на нее как бы со стороны, увидела красивую и вместе с тем взрослую, почти зрелую женщину, в которой проглядывала чопорная, широкобедрая и узкогрудая особа, какой она взаправду станет лет через десять. По сравнению с ней мальчишки были просто сопляки. Они из-под руки глядели на незваную гостью, потом лениво приподнялись и зашарили в карманах; один прижал бутылку к животу и что-то сделал с крышкой. Ужасно смущенная, Джулия стояла, сложив на груди руки, и неестественно улыбалась; когда она вернулась с открытыми бутылками, ее лицо и шея порозовели.

– Они открыли ключом, – сказала она. – Мы бы и сами могли.

– В другой раз будем знать.

– Они мне сказали: «Спокуха, тетенька».

– Пустяки.

Пили из фарфоровых чашек, которые принесли с собой. Пиво бешено вспенилось до изогнутых краешков. Под пеной оно было прохладное, горьковатое, великолепное. Хелен закрыла глаза, наслаждаясь пригревающим лицо солнцем и беспечным праздничным чувством от угощения пивом в столь публичном месте. Правда, бутылки она прикрыла холщовой сумкой.