Ночной Базар - [43]

Не обращая больше внимания на Заула, Каз продолжил:

– Мне нужно его имя, – сказал он.

– Доркал. Так он представился.

– Хорошо, теперь, зная это, мы можем изучить условия сделки.

– Но как? – спросил Граф.

– Большинство сделок совершается устно – достаточно просто озвучить условия, скрепить именами, и договор будет заключен. Но аюсталы придерживаются старых принципов и записывают каждое сказанное слово на пергамент, который потом хранят вечно.

– Это как вести список своих жертв, – подтвердил Заул. – Прошлый век. Буквально.

– Как вид аюсталы и вправду древние, – не мог не согласиться Каз.

– Но где взять этот пергамент с договором?

Каз заметил, что Граф успокоился и больше не дрожал от лихорадки. Только взгляд его оставался беспокойным и выдавал тревожность.

– Призовем аюстала, – спокойно ответил Каз.

– Ага. Только он и знает, где спрятан свиток с условиями сделки. – Заул говорил со сладостным предвкушением.

– Я… – Голос Графа дрогнул. – Я не смогу.

– Аюстала провоцируют чаще всего злость и гнев. Сильные негативные эмоции загораются в человеке подобно черному пламени, выжигающему место для монстра.

– Вы не понимаете, он… Он ходит моими ногами, он двигается моим телом, он убивает моими руками. Я не могу!

– Или не хочешь. – Заул вздохнул. – От человека большего и не ожидал. Вы, люди, слабенькие. Но все равно мне нравитесь. Вы забавные.

Каз хотел возразить, а потом ткнуть кулаком в нос аями, чтобы тот почувствовал тяжесть удара слабенького человека. Но, как ни грустно, Заул был прав. Граф не хотел высвобождать аюстала, потому что боялся – и прежде всего за свою жизнь. Каждое явление монстра забирало силы, истощая возможность контролировать его внутри себя, и чем больше таких обращений случалось, тем выше были риски Авеила навсегда потерять управление своим телом и разумом. Только вот выбора не было. Авеил и сам это понимал, но не мог признаться себе. Его сковывали страх и беспомощность. Он помнил день сделки с Доркалом. Авеил тогда был совсем еще ребенком.

Он рано потерял семью. Тела родителей до сих пор перед глазами. Если бы только не тот проклятый вечер, если бы отец не принял приглашение короля…

В тот день Авеила одолевало предчувствие беды, но никто его не слушал. Мать сказала, что такая возможность – быть приглашенными в замок лично королем! – выпадает редко. Вернее, таким простым людям, как они, не выпадает и вовсе. Авеил видел, как мама и сестра надевают лучшие платья, а отец щегольски зачесывает волосы назад и старательно проверяет, все ли пуговицы пришиты на его рубашке. Будто все это сделает их кем-то другим.

Авеил недолюбливал знать. Алчные люди, не видящие дальше своего носа и своих кошельков, – вот что такое знать на самом деле. Но для отца это приглашение было важным событием, и Авеил подчинился, хотя и видел, что оно заставляет их всех будто бы стараться стать кем-то иным.

Праздник проходил с размахом. Большое количество незнакомых и явно богатых людей собралось в одном месте. Они танцевали, когда звучала музыка, и пили вино, когда его подносили слуги. Их разговоры велись о новых нарядах и о политике. Авеилу было не место среди них.

Но за короткий миг все изменилось.

Резкий оглушающий звук. Звон в ушах. Паника.

После второго взрыва мальчик побежал искать сестру или родителей. Он отчаянно надеялся найти хоть кого-нибудь живым. Но его окружали лишь крики посторонних людей, а перед глазами стояла бело-серая стена дыма.

Он блуждал по дворцу, пока его не выставили стражники. Они сказали, что погибли все – мама, отец, сестренка. Трое суток он ночевал на улице, боясь пойти домой – ведь дом теперь навсегда опустел. Мать больше не приготовит жаркое, отец не нарубит дров, чтобы растопить печь, а сестра не прибежит, чтобы пожелать спокойной ночи и подоткнуть одеяло. Входишь домой, а напротив двери, у зеркала, на небольшом комоде, стоят портреты каждого из семьи как маленькое напоминание о том, как всех здесь ждут и любят. Авеил знал эти карточки до мельчайших деталей, и, стоило ему закрыть глаза, сразу являлись лица родителей с портретов.

Дом… Аромат выпечки и овощного наваристого супа. Ласковые мамины слова, которыми она звала к столу. Он до сих пор помнит, как они звучат.

Будто она произнесет их еще хоть раз.

Тепло натруженных рук отца, трепавших его по волосам. Чуть хриплый смех.

Будто он посмеется еще хоть раз.

Голова звенела от воспоминаний. Это была немыслимая боль – та, которую никто бы не смог описать словами, ее нельзя было даже объяснить. Она сжигала изнутри, не оставляя после себя ничего. А он был всего лишь ребенком. Ребенком, у которого больше ничего не осталось. Ни семьи, ни дома – дверь его теперь стала словно навсегда забита невыносимым горем. Он опустился на землю, зарываясь головой в согнутые колени и закрываясь руками от целого мира, который не мог ни понять, ни унять то чувство, что выжигало изнутри.

Авеил сидел около церкви. Его одежда была грязной и слишком порванной, чтобы в ней можно было узнать только что сшитый жилет и совсем недавно купленную рубашку. Проходившие мимо угощали его хлебом или кидали монету, принимая за нищего или бездомного. Хотя он теперь и был нищим и бездомным.