Ночное солнце - [53]

— Да, я видел, — упрямо, но уже спокойно повторил Петр.

— Ну вот что, — сказала наконец Нина, обретя дар речи. — Это наша последняя встреча. Ты не только грубиян, ты еще и врун… Ты… — Она отвернулась и заплакала.

Петр растерялся.

— Но я же видел, — совсем упавшим голосом снова повторил он.

— Ничего ты не видел, — Нина повернула к нему лицо, нос у нее покраснел, щеки были мокрыми, — не видел, потому что этого не было! И не могло быть. Я бы никогда ему не позволила! А ты нахально наврал, только чтоб испортить мне весь вечер. Нарочно испортить! Я знаю.

Теперь Петр чувствовал себя виноватым. Нехитрые слова «никогда бы ему не позволила» сразу успокоили его. Он испытывал жгучее раскаяние, не знал, как исправить дело.

— Ну не надо, — просительно говорил он, — ну извини, ну мне так показалось. Ну могло мне показаться? Далеко ведь было…

— Нет, не могло! — хлюпая носом, но уже успокаиваясь, твердила Нина. — А если плохо видишь, купи очки. Отелло нашелся. Может, еще задушишь?

— И задушу! — уже улыбался Петр. Он воровато огляделся и, убедившись, что никто не обращает на них внимания, крепко сжав ее в объятиях, поцеловал. — И задушу!

— Сумасшедший, — Нина пыталась поправить прическу, — действительно задушишь. Народ же кругом…

Примирение состоялось, но Петр позже еще не раз с дрожью вспоминал испытанное им тогда жуткое чувство — ревность. Брр! Не дай бог!

А через два дня Нина уехала.

Из-за сборов, из-за ее родителей, объехавших весь свет, но совершенно беспомощных, когда пришлось отправиться в поездку по собственной стране, и страшно нервничавших, из-за других суетных дел прощание у них скомкалось. Нине удалось лишь на минутку забежать к Петру. Как на беду, там торчал у Ленки этот Рудик с румяными щеками. Петр вышел с Ниной на площадку, но там судачили соседки. Словно нарочно, все складывалось не так, словно назло!

Они спустились по лестнице и в подъезде наспех поцеловались, поклялись писать, скучать, любить и скорей вернуться друг к другу.

На вокзал Петр семью Плахиных, конечно, проводил. Он перетаскал из квартиры до такси, а потом от такси до вагона такое количество чемоданов, какого, наверное, не перетаскивала вся семья Чайковских за все свои переезды.

Пожал Нине руку под умиленным взглядом ее родителей («Ты совсем большая, Ниночка, — сказали они ей потом, — скоро мальчики начнут присылать тебе записки»), помахал рукой вслед поезду, исчезавшему в дымной рельсовой дали, и пошел домой.

Первые дни Петр не знал куда себя девать.

Отца целые дни не было дома, он находился в летних лагерях и лишь изредка приезжал в город, загорелый до черноты, забегал домой, спрашивал, все ли в порядке, и снова уезжал.

Ленка отправилась в пионерлагерь и иногда присылала оттуда короткие письма, где сообщала что-то о событиях космического масштаба, происходивших в лагере, поимке ежа например.

Петр слонялся из угла в угол, ездил с ребятами на городской пляж.

Однажды отец увез его на несколько дней в летние лагеря. Но он торопился домой, там ждало, наверное, письмо от Нины.

Писем он нашел целых три.

«Я ошарашена, — писала Нина, — я ведь была в Москве совсем маленькой. А теперь ты даже не представляешь, что это такое! Ты был в Москве? Обязательно съезди. Чудо! Но сколько же народу, шума! Никуда не протолкнешься. Театры почти все закрыты. Есть концерты разных заграничных знаменитостей — папа меня водит. Некоторые ничего, а так чепуха. Ходила в Третьяковскую галерею, в Кремль, поднималась на телевизионную башню, там ресторан, он крутится. Здорово!

У мамы с папой все время какие-то, как они их называют, „деловые встречи“, обеды, ужины, гости. Несколько раз пришлось тащиться с ними, ох и скука там!

К счастью, родители познакомили меня со своими друзьями, у них сын и дочь, с ними и провожу время. Сын — Вадим его зовут — толковый парень, поступает в МИМО, уже был с отцом в Африке, интересные вещи рассказывает, а дочь восьмиклассница, тоже веселая. Они мне Москву показывают. У них мировая компания — постарше, все студенты. У одного своя машина. Ездили за город, в какую-то „русскую избу“. Вообще веселые ребята. Только они, по-моему, больше по ресторанам бегают, чем делом занимаются. Ты знаешь, Петр, я тут жутко напилась! Да пет, не пугайся, это я шучу. Они меня в какой-то коктейль-бар пригласили на ВДНХ. Выпила я бокальчик, и даже голова закружилась. Хотели научить курить, во тут уж дудки! Я им сама дала прикурить! Ишь чего вздумали! Но успехом пользуюсь большим, все они тут в меня влюблены. А мне смешно. Все они твоего мизинца не стоят. Я очень скучаю. Пиши чаще. Целую тебя. Люблю. Твоя Нинка».

Петр расстроился. То, что Нина стойко противится наскокам толпы влюбленных в нее студентов, проводящих время в ресторанах, не дает затянуть себя в кошмарную развратную жизнь, это прекрасно. И то, что все они там не стоят его мизинца, — тоже. Но все же они в нее влюблены. Ухаживают за ней. А вдруг кто-нибудь вскружит ей голову?

Он тут же написал Нине назидательное письмо, в котором предостерегал от соблазнов и просил держаться твердо.

Неделю не было ответа, наконец пришло короткое письмо.

«Нечего было тратить столько чернил, — писала Нина, — ты похож на нашу классную руководительницу Капитолину Георгиевну — тебе бы еще пенсне носить. Чем читать мне нравоучения, лучше бы рассказал, как скучаешь без меня, как обожаешь и как ждешь.