Ночное солнце - [51]

Можно на филологический, да, говорят, трудно попасть. На журналистский? Ну какая из нее журналистка! На исторический? Опять преподавателем? Можно в полиграфический. А редактор из нее получится?

Кто вообще из нее получится? Когда-то, глядя на себя в зеркало и слушая восхищенные ахи и охи подруг, она мечтала стать актрисой, до этого стюардессой, художницей (Нина неплохо рисовала), манекенщицей, еще раньше балериной — мечты детства…

Теперь-то она понимает, что для актрисы мало быть красивой, для стюардессы — длинноногой, а для художницы — уметь держать карандаш. Всюду нужен еще талант или хотя бы способности. Главное — призвание. Нужно заниматься делом, которое по душе. А какое ей по душе?

Вот она уже десятиклассница, да так и не знает, кем хочет стать в жизни. Позор! Ну ничего, впереди целый длинный год. Есть время подумать, посоветоваться с Петром. Вот кто твердо знает, чего хочет. Наверное, знал еще до рождения. И своего добьется. Хорошо, наверное, быть человеком, который умеет добиваться своего. И хорошо быть с таким человеком. Идти по жизни. Надежно.

Нина краснеет.

Она снова прислушивается к словам Петра, от которых отвлекли ненадолго ее мысли.

— …Понимаешь, за год я разряд получу, это точно! — с жаром объясняет Петр. — Тут сомнений быть не может. Так что в училище прихожу уже парашютистом-разрядником, окончившим аэроклуб, дзюдоистом-разрядником. Стрелять умею. Парень здоровый — на мне мешки возить можно. Теоретическая подготовка тоже — будь здоров! И потом…

— А можно так сказать: «Окончил аэроклуб»? — неожиданно перебивает Нина. — Разве можно окончить клуб?

Сбитый с толку, Петр останавливается, как конь перед внезапно возникшим препятствием.

— «Окончил аэроклуб»? Не знаю. Вообще-то, наверное, нельзя, надо вроде бы «Окончил курс…». Но все так говорят: «Окончил аэроклуб». Да ты слушай, — продолжает он увлеченно, — значит, поступаю в училище, заканчиваю его, становлюсь лейтенантом, но в армии, конечно, тоже своя специализация есть. Кем же мне стать: офицером ПДС — парашютно-десантной службы, строевиком, штабистом?.. Мало ли кем можно быть. Между прочим, если по-настоящему заняться парашютным спортом, то и тренером. Но это не по мне. Я все же выберу строй. Как дед. Как отец! А? Что ты на этот счет думаешь?

Но Нина сама задает вопрос:

— А после училища в академию нельзя?

— Можно. Почему нельзя. Но не сразу. Надо послужить, опыта поднабраться. Что ж, все за партой сидеть!

— Где ты будешь служить?

— Не знаю. Куда пошлют. Здесь. Или на западе, на востоке, может быть, на Украине, а может, в Сибири или в Средней Азии. Десантники всюду есть…

Нина молчит. Петр тоже. Он размышляет: где будет служить, и имеет ли это для него значение? Нина словно читает его мысли.

— Это имеет для тебя значение? Ты бы, например, где хотел?

Действительно, где? Раньше Петр никогда не задумывался об этом. Не все ли равно. Привыкший переезжать с отцом с места на место, из одного военного городка в другой, менять города и школы, он не видел большой разницы между жаркими южными краями и суровыми северными. Всюду было интересно, даже привлекательна такая новизна. Ему важнее было то, какой попадался классный руководитель, учитель по физике или тренер по дзюдо, чем какая стояла на улице погода и сколько длилось лето, а сколько зима. Было б интересно служить, вот что главное. Из разговоров в семье он чувствовал, конечно, что где-то отцу нравится больше, где-то меньше, а где-то совсем не нравится, Но это всегда было по причинам службы. Какие попадались начальники, сослуживцы, солдаты, какие подразделения, какие задания. А города, жилье, климат — это все было не главным. Ни для Чайковского, ни для его жены это не имело значения. Раз так у отца, так будет и у него.

И вдруг он подумал: для него — нет, а для нее? Для его, Петра, жены? Ведь будет же она когда-нибудь. Устроит ли ее такая жизнь? Она не обязательно будет парашютисткой. Кем-нибудь совсем другим. Он посмотрел на шедшую рядом Нину, вспомнил ее вопрос. Для него-то безразлично, где служить, а для нее…

Петр слегка покраснел.

— Чего сейчас об этом говорить, — он пожал плечами, — поживем — увидим.

— Да, конечно, — Нина невесело улыбнулась, — поживем — увидим. Что вот только?

Они еще погуляли, а затем отправились домой.

Вечер в школе выдался на славу. Девятиклассники, простите, теперь уже десятиклассники, устроили веселый капустник, на котором весьма жестоко высмеяли кое кого из класса и очень деликатно некоторых учителей. Впрочем, лишь тех, кто в десятом классе уже не преподавал.

Был и концерт самодеятельности, и танцы, и буфет, куда иные из мальчишек принесли «дополнительные продукты». Когда вышли на улицу, уже вставало солнце, уже все золотилось вокруг, и утренний ветерок охлаждал разгоряченные лица, трепал вихры и косы.

Шли гурьбой, взявшись под руки и развернувшись в цепь по всей ширине улицы. Шли с песнями и будили весь город. Но никто из горожан в обиде не был — одни сами были молоды, другие были молоды когда-то.

На улицах, казалось, деревья пахнут свежестью: раздвинув предрассветные облака, солнце наконец встало над горизонтом в полной своей золотой величавости. И сразу все засверкало вокруг — росные капли, новые крыши, стекла в домах, река под горой.