Ночное солнце - [35]

Трудно сказать, как повел бы себя на его месте более опытный или, наоборот, более робкий юноша. Никакого опыта в таких делах у Петра не имелось. Он не был бирюком, но девочки до сих пор как-то не очень интересовали его. С другой стороны, он отлично знал себе цену, знал, что нравится многим одноклассницам. Он привык поступать в жизни прямо и открыто. Так всегда учили его отец и мать.

Поэтому он просто подошел к Нине и, обняв за плечи, сказал тихо:

— Ну чего ты? Я тебя тоже люблю.

А Нина, которая раздала немало пощечин и резких слов за подобные жесты и признания, вдруг почувствовала себя такой счастливой, что даже не заметила бесхитростного слова «тоже», которое произнес Петр.

Она вдруг всхлипнула, стала искать его руку, сжала ее, положила ему голову на плечо.

— Чего ты плачешь? — удивился Петр. — Радоваться надо. — И он поцеловал ее.

Целоваться он не умел, он в общем-то первый раз по-настоящему целовал девушку, и получилось не очень складно.

Но Нина, имевшая в этом куда больший опыт, подумала, что это был самый замечательный поцелуй в ее жизни.

Вот так началась их «любовь», как называли они ее сами, их «роман», как окрестили ее другие.

Ибо только столь неопытный человек, как Петр, мог вообразить, что их отношения являются великой тайной.

Какая уж там тайна! Если даже эта пигалица Ленка обо всем знает. Кумушки во дворе судачили, что нашла наконец эта гордячка своего хозяина, он парень правильный, он ей покажет. (Петра в доме любили, а Нину нет.) Другие лицемерно вздыхали: виданное ли дело, оставлять девку одну, а самим по заграницам кататься (Нининых родителей все порицали), долго ли до греха, хорошо в порядочного втюрилась, а ведь могла…

В школе педагоги насторожились. Но, убедившись, что скандала не намечается, что и Плахина и Чайковский по-прежнему хорошо учатся и дисциплину не нарушают, успокоились. Отвергнутые поклонники примирились — Петра уважали, во многом признавали его превосходство: лучше пусть будет он, чем кто-нибудь из их компании, не так обидно. Но больше всего радовались девчонки. Теперь, когда Нинка была «занята», на их долю выпадет больше внимания.

Словом, все было прекрасно в этом лучшем из миров… Теперь Петр частенько заходил к Нине готовить уроки. И засиживался допоздна. В дни тренировок Нина ждала его возле спортзала. Но тренировки пришлось сократить — приближалась пора контрольных, они заканчивали девятый класс. На лето планов не строили, а на осень, как ни странно, да.

— Первого сентября мне стукнет шестнадцать, — торжественно сообщил Петр таким тоном, будто собирался отмечать семидесятилетний юбилей.

Нина выжидательно смотрела на него. Сообразив наконец, что дата его рождения ей давно известна и она не понимает, почему он вдруг заговорил об этом, Петр пояснил:

— Пойду записываться в аэроклуб. Вообще принимают с семнадцати, но если есть спортивный разряд, то можно с шестнадцати. У меня к ноябрю будет третий взрослый.

— Так ведь по дзюдо, — заметила прекрасно осведомленная теперь во всех его спортивных делах Нина.

— В том-то и штука — принимают, если есть разряд в любом виде спорта, хоть в фигурном катании.

— А в шахматах? — спросила Нина.

Она часто задавала неожиданные вопросы, на которые не всегда легко было ответить.

— В шахматах? — озадаченно переспросил Петр. — Не знаю, — честно признался он. — Интересно, надо будет спросить. Так вот, — продолжал он, — иду в аэроклуб. А в будущем году, сразу как кончу школу, поеду сдавать экзамены в училище. К тому времени наберу прыжков. В аэроклубе больше прыгают, чем в войсках, между прочим.

Нина молчала. Потом спросила грустно:

— А отпуск там бывает, в училище?

Петр уловил ход ее мыслей.

— Конечно! Отпуск бывает. И потом ты тоже сможешь приезжать, увольнение-то я всегда могу получить. Увидишь, я буду образцовым курсантом.

— Ты-то будешь, — так же грустно согласилась Нина, — и офицером будешь образцовым, и генералом, как твой папа, станешь… А когда мы будем видеться? — спросила она неожиданно.

— Все время, — быстро ответил Петр. — Между прочим, в аэроклуб можешь со мной вместе записаться. Девчонка ты здоровая, сильная, смелая. Пока в училище буду, реже, конечно, придется встречаться, но есть же отпуска, увольнения. Ну, а уж офицеры…

Но этот отдаленный этап предполагал такой характер их отношений, о котором пока они не решались думать вслух, и Петр замолчал.

— Думаешь, из меня могла бы получиться парашютистка? — нарушила молчание Нина.

Она прекрасно понимала, что в аэроклуб не запишется, прыгать не будет — духу не хватит, но поиграть с этой мыслью ей было приятно.

— Конечно, — горячо заговорил Петр, — конечно! Я ж тебе говорю, у тебя все данные. Ты сколько весишь? Пятьдесят пять? А рост? Как не знаешь? Надо померить. На сердце не жалуешься? На легкие? На что-нибудь вообще жалуешься?

— Жалуюсь, — прошептала Нина, — на тебя. Бросаешь меня ради своего аэроклуба.

Они шли по боковой аллейке городского парка. Парк этот, густой, заросший, неухоженный и оттого куда более приятный, создающий иллюзию дикой природы, служил любимым местом прогулок молодежи вообще и влюбленных в особенности. А так как на дворе стоял май, все кругом расцветало: и деревья, и цветы, и любовь, — то в парке собиралась чуть не вся городская молодежь.