Ночное солнце - [31]

— Вы что ж, Алексей Лукич, — удивился Чайковский, — на всех командиров частей такой кондуит ведете?

— Так точно. До командиров рот включительно. Может потребоваться. При аттестации, например.

— А добрым их делам, случайно, не ведете учет? — усмехнулся Чайковский.

— Веду, товарищ генерал-майор, — спокойно ответил Воронцов, — для той же цели.

— Ну-ну, — только и нашелся сказать комдив.

Конечно, он, комдив, каждого своего солдата знать не может. Это только Наполеон мог. Да и то мемуаристы свидетельствуют, что, идя на смотр, император заранее приказывал сообщить ему все сведения о тех или иных своих гренадерах, а потом поражал их, спрашивая о здоровье бабушки или о замужестве сестры.

Но вот чтоб офицеры роты знали досконально своих солдат, это он неукоснительно требовал, порой устраивал соответствующие проверки, и кто проверки не выдерживал, получал серьезные замечания.

Разговор о Зубкове и Таранце с начальником политотдела Логиновым носил иной характер.

— Да, знаю, знаю, Илья Сергеевич, уж давно думаю. Эх, поменять бы их местами! Хорошо-то как было бы. Так ведь нельзя. А как бы хорошо. Таранец — прирожденный командир. Правильно говоришь: далеко пойдет. Зубков исполнитель, и тоже, заметь, отличный. Но получилось-то наоборот.

— Что значит «получилось»? — Чайковский пожал плечами. — Получилось потому, что мы проглядели. Не настояли. Считали, оснований достаточных нет. Сейчас убедились. Убедиться-то раньше надо было. Теперь чего уж говорить…

— Говорить нечего, — вздохнул полковник Логинов. — Тем более к полку претензий нет…

— Да ни к кому нет, — заметил Чайковский.

— Есть, Илья Сергеевич, есть, — закончил разговор начальник политотдела, — к нам с тобой есть, правильно ты сказал.

Вот об этом вспоминал генерал, пока машина мчала его на КП,

Глава V

Поздние возвращения и постоянные отлучки брата, облегчавшие Ленке хлопоты по дому, имели свой резон.

У Петра было множество дел вне дома.

Во-первых, школа. Множество общественных дел, которые он взвалил на себя после гибели матери, чтобы отвлечься, чтобы голова постоянно пухла от каких-то обязанностей. Он предложил, например, устроить в школе музей боевой славы.

— И что в нем будет? — спросил Волков, очень полный парень, по прозвищу Три Толстяка.

— Ну интересно же, — неуверенно пояснил Петр.

Три Толстяка пожал плечами, и Петр понял, что с такой аргументацией он никого своей идеей не увлечет. Посоветовался с преподавателем военного дела. Тот поддержал:

— Правильно, Чайковский. Хорошая мысль. Зайди в другие школы, посмотри, поучись. Сейчас есть много школьных музеев, посвященных истории Отечественной войны, полководцам…

— Да я не то хочу, Юрий Иванович, — Петр никак не мог сформулировать свою мысль, — я, понимаете, хочу не об Отечественной, а о современной армии. Понимаете, мы вот читаем о подвигах, которые совершались в Великую Отечественную войну. И такими, как мы, ребятами тоже. Они для нас навсегда пример. Но ведь это особое время было. А где теперь найдешь таких героев, как краснодонцы, например, или Гайдар, или Марат Казей, Зина Портнова? Это — как легенда. Но есть же и сегодня герои в нашей армии. Вот у отца в полку был парень… — И Петр вспомнил случай, когда однажды молодой солдат спас товарища, у которого не раскрылся парашют. — Или ребята на границе помогают задержать диверсантов, а то еще преступников — милиции…

— Так погоди, ты какой музей собираешься создавать, — перебил внимательно слушавший преподаватель, — Советской Армии или, уж не знаю, как назвать, героев-детей, юных героев? Словом, надо подумать.

— Нет, нет, — заторопился Петр, — именно Советской Армии. Ну, сегодняшней. Можно переписываться с кем-нибудь, с нашими выпускниками, которые ушли в армию, а еще лучше с теми, кто пошел в училище. Ведь наверняка у них что-то интересное происходит. Пусть напишут, пришлют фотографии. Можно сделать фотовыставку, можно вырезки собирать, книги… У меня дома такой музей есть, Юрий Иванович. Могу его в школу перенести…

Петр упрямо долбил в одну точку и в конце концов, перетянув на свою сторону еще нескольких энтузиастов, создал-таки в школе не музей, конечно, а нечто напоминавшее постоянную выставку, где рассказывалось о том, как служат выпускники школы.

Как ни странно, но идея эта оказалась благотворной и для тех, кто был в армии. Иные, не лучшие, узнав, что в школе собираются вывесить их фотографии, подтягивались, старались. Безразличные к мнению дружков, а то и родителей, они ревниво заботились о своей репутации у тех, кто в школе шел им на смену. И когда в адрес музея пришло письмо от замполита, поблагодарившего ребят и рассказавшего, как помогли они ему в работе, Петр обрадовался несказанно. Письмо обсуждали на комсомольском собраний, вывесили на видном месте.

Ребята завели переписку с десятками выпускников, с их командирами, с комсомольскими организациями. В наиболее близких воинских частях побывали сами. Приезжая в отпуск, бывшие ученики рассказывали о своей службе и с помощью горкома комсомола и горвоенкомата даже добились, чтобы выпускников школы посылали им на смену в те же части.

Однажды возникла мысль написать в одну из воинских частей болгарской армии. Польский, венгерский, румынский языки никто не знал, а болгарский — как русский.