Ночное кино - [8]
«Дело № 21-24-7232».
– Как продвигается расследование? – спросил я, спрятав бумаги в конверт, а конверт в карман.
– Расследует пятый участок. Им по сто человек на дню звонят. Анонимы, но по делу ни слова. На той неделе Александру видели в «Макдональдсе» в Чикаго. Тремя днями раньше – в ночном клубе в Майами. Уже два признания в убийстве набралось.
– А это убийство?
Шерон покачала головой:
– Нет. Она прыгнула.
– Ты уверена?
Она кивнула:
– Никаких следов борьбы. Ногти чистые. Сняла ботинки и носки, поставила на край. Методично готовилась – очень похоже на суицид. Вскрытия не было. Даже не знаю, будет ли.
– А почему не будет?
– Семейный адвокат отбивается зубами и когтями. Религиозные запреты, все такое. Для еврея осквернение тела – кощунство. – Она нахмурилась. – Я заметила, в деле не хватает пары снимков. Торс, спереди и сзади. Я так думаю, хранят отдельно, чтоб какой урод не слил «Дымящемуся пистолету»[13].
– Причина смерти?
– Как у всех прыгунов. Обильное кровотечение. Перелом шеи, рваные раны сердца, множественные переломы ребер и перелом черепа. Пролежала мертвая несколько дней. С месяц назад поступила в какую-то пафосную частную клинику на севере. Оттуда сообщили о ее исчезновении. За десять дней до прыжка.
Я вытаращился:
– Почему? Она сбежала?
Шерон кивнула:
– Медсестра подтвердила, что в одиннадцать вечера Александра была в палате, свет не горел. А в восемь утра ее уже не было. И зафиксирована всего одной камерой слежения – какой-то бред, клиника напичкана камерами, как Пентагон. Лица не видно. Просто девушка в белой пижаме бежит по газону. И с ней мужчина.
– Кто?
– Неизвестно.
– Почему она легла в клинику? Наркотики?
– По-моему, никто так и не знает, что с ней было. Там в конверте медицинское освидетельствование.
– Когда клиника заявила о пропаже?
– Тридцатого сентября. В рапорте есть.
– А прыгнула она?..
– Поздно вечером десятого октября. Одиннадцать вечера, полночь.
– И где она шлялась эти полторы недели?
– Никто не в курсе.
– А на кредитках ее шевелилось что-нибудь?
Шерон помотала головой:
– И мобильный тоже был отключен. Догадалась не включать. Видимо, не хотела, чтоб ее нашли. За все десять дней ее точно видели всего раз. Когда обнаружили тело, она была в джинсах и футболке. В кармане пластиковый номерок. Сзади дерево выгравировано. Выяснили, откуда взялся, – из ресторана «Времена года». Знаешь, заведеньице на Парк-авеню?
Я кивнул. «Времена года» – один из самых дорогих ресторанов города, говоря точнее – заповедник редкой дикой фауны. Платишь непомерный входной взнос ($45 за крабовые тефтели), дабы понаблюдать – но ни в коем случае не потревожить – процесс питания и боевые ритуалы нью-йоркских привилегированных и властительных кругов, демонстрирующих узнаваемые признаки своей видовой принадлежности: закаменевшие лица, ширящиеся плеши, стального оттенка костюмы.
– Девчонка-гардеробщица ее опознала, – пояснила Шерон. – Александра пришла около десяти, но спустя несколько минут убежала без пальто и уже не вернулась. А через пару часов прыгнула.
– Наверное, встречалась с кем-то.
– Неизвестно.
– Но следствие пошурует?
– Нет. Тут же нет преступления. – Шерон пронзила меня взглядом. – Чтобы добраться до шахты лифта, ей надо было войти в заброшенный дом, а там известный сквот, «Висячие сады». С крыши она пролезла в потолочный люк – а он шириною в фут. Мало таких субтильных, кто туда протиснется, и тем более невозможно, если держать кого-то, а тот отбивается. Всё прочесали на предмет следов. Никаких признаков того, что Александра была не одна.
Шерон не сводила с меня изучающего – нет, пожалуй, следовательского – взгляда: ее карие глаза методично ползали по моему лицу – вероятно, по таким же квадратам, какие она применяла в работе поисковых партий.
– А теперь настал момент спросить, зачем тебе эта информация, – сказала она.
– Кое-какие неоконченные дела. Ты не парься.
Шерон сощурилась:
– Знаешь, что говорил Конфуций?
– Напомни.
– «Перед тем как мстить, вырой две могилы».
– Мне всегда казалось, что мудрость древних китайцев сильно переоценена.
Я вручил Шерон конверт. Три тысячи долларов. Она сунула конверт в сумку, застегнула молнию.
– Как твой пес? – спросил я.
– Умер три месяца назад.
– Как жалко.
Она отбросила шипастую челку со лба, смерила взглядом старика, только что севшего в автобус.
– Все хорошее кончается, – сказала она. – Ну, все на этом?
Я кивнул. Она накинула ремень сумки на плечо, собралась уже встать, но тут меня запоздало осенило, и я схватил ее за запястье.
– А предсмертная записка? – спросил я.
– Не нашли.
– Кто опознал Александру в морге?
– Адвокат. От родных ни слова. Говорят, их нет в стране. Путешествуют.
Скривившись – с сожалением, но без особого удивления, – она встала и направилась к передней двери. Шофер тотчас затормозил. Несколько секунд – и Шерон уже шагала по тротуару, не столько шла, сколько перла: плечи ссутулены, взгляд уставлен под ноги. Автобус рыгнул, покатил дальше, и Шерон обернулась смутной тенью, что скользит мимо запертых магазинов и закрытых витрин; резкий поворот – и она пропала.
– Это кыто?
Царапучий женский голос в домофоне – нечленораздельный, с густым русским акцентом.
