Ночное дежурство доктора Кузнецова - [8]

 А в конце октября в Москве сильно и внезапно похолодало. Прошёл снег, стаял, прошёл ещё, накрыл Москву. Началась эпидемия инфлюэнцы, больница переполнилась до отказа. Многие пациенты лежали подолгу, особенно старики, — у них часто бывали осложнения. Они почему-то любили поговорить именно со мной, уж не знаю, чем моя персона была так притягательна для ночных бесед. Не буду скрывать, я почерпнул массу интересного. Некоторые встречались с Владимиром Ильичом, были лично знакомы с товарищем Сталиным. Много мне, конечно, не рассказывали, но это были рассказы живых свидетелей того, как совершалась Революция, как крепла наша страна. Я знал, что не забуду эти беседы никогда.

 Накануне годовщины Революции, числа, кажется, пятого, меня назначили ответственным дежурным по больнице. До полуночи дежурство протекало спокойно. Я сделал вечерний обход, навестил пациентов, требующих внимания, вернулся в ординаторскую и задремал в кресле. Разбудил телефонный звонок с аппарата, по которому за всю мою бытность в больнице я не разговаривал ни разу и не замечал, чтобы разговаривал кто-нибудь другой.

 Телефон стоял на отдельном столике в углу, и я однажды видел, как с ним возился, что-то проверяя, человек в военной форме. Резкий звонок моментально выдернул меня из неглубокого сна. Я взял трубку и услышал жёсткий начальственный голос.

 — Кто у аппарата?

 Я постарался отрекомендоваться, как мог чётко.

 — Через десять минут в вашу больницу доставят комиссара Госбезопасности второго ранга товарища Каграманова Якова Исаевича. Он тяжело болен. Приказываю срочно подготовить палату и комнату для охраны, а также вызвать для консультации профессора Смородина из Военно-Медицинской Академии. Несёте личную ответственность.

 На другом конце провода повисла внезапная пауза. Потом я снова услышал командный голос.

 — Минуту. С вами будет говорить товарищ Ежов.

 Я обомлел.

 — Борис… как тебя там…, — недавно назначенный нарком говорил странно, запинаясь, будто был не совсем трезв. — Ты… это…помоги… профессора всякие — дрянь, дрянь, дрянь, ничего не умеют, генералы, мать их, свадебные. Не дай Яшке умереть, он друг мой с детства… ответишь, если что…смотри, не балуй…

 Пока я раздумывал, как правильно ответить наркому, трубку положили. Я знал, что мне не сносить головы, если что-то сегодня пойдёт не так, но страха не испытывал, профессионалы не должны бояться за сделанную или предстоящую работу, вот разве что какие случайности.… Но кто застрахован от них. Мои мысли прервала медсестра, она заглянула в ординаторскую и одними губами прошептала: «Привезли, вас ждут». Я поправил халат и пошёл в приёмное отделение.

 В коридоре толпились десяток человек в форме Госбезопасности и штатских. При моём появлении они расступились, пропуская меня в палату. На кровати лежал уже переодетый в больничное бельё крупный человек с округлым лицом, пухлыми, как будто детскими губами и безвольным подбородком с ямочкой посередине. Маленькие чёрные глаза были открыты и цепко смотрели на меня…или внутрь меня, так показалось. Кисть правой руки сжимала в кулаке одеяло так сильно, что костяшки толстых коротких пальцев выделялись белизной даже на фоне очень бледной кожи.

 — Лихорадка сорок, сердечная деятельность не нарушена, состояние тяжёлое, — доложил врач приёмного покоя.

 Я тщательно произвёл осмотр, быстро нашёл хорошую вену на левой руке, ввёл пирамидон и камфару, лицо больного порозовело, лоб покрылся испариной, а глаза потеряли настороженность.

 — Фамилия? Как зовут? Звание? Должность? — вдруг кратко, словно выстреливая из пистолета, каркающим голосом спросил больной.

 Я невольно вытянул руки по швам и так же кратко ответил. Страх всё-таки настиг. Мне захотелось стать маленьким, незаметным, потеряться среди стоявших за моей спиной дежурантов и фельдшеров.

 — Молодец, — голос всё так же каркал. — Мне лучше. Всех вон. Ты останешься на ночь. На диване. Спать разрешаю.

 — Приехал профессор Смородин, — склонившись ко мне, очень тихо произнёс кто-то из врачей. Но Каграманов услышал.

 — Нет. Отправить вон. Меня будет осматривать и лечить этот врач. Никакой другой.

 Так состоялось мое знакомство с комиссаром Госбезопасности второго ранга Яковом Исаевичем Каграмановым. Оно оказалось недолгим, Каграманов пробыл в больнице двенадцать дней. Он ни на шаг не отпускал меня, я ночевал в больнице и всё время был рядом. Никому из врачей, кроме меня, не разрешалось заходить в его палату. Охранял его только один человек в штатском, — маленький, широкогрудый и коротконогий еврей по имени Саул. Когда Каграманов спал, я иногда выходил из палаты и беседовал с Саулом, который почему-то проникся ко мне большой симпатией и называл не «товарищ Кузнецов», а по имени. Как-то Саул сказал мне:

 — Борис, друг мой, вам очень повезло, что Яков Исаевич выбрал вас, так думаю. Это великий революционер, да, Борис. Я иногда верю, что он читает намерения людей по глазам и сразу понимает свойства человека. И не только по глазам, по движению руки, по повороту головы, по жесту. Однажды он в собственном кабинете застрелил своего близкого друга, чекиста в больших чинах. И что вы таки думаете? Следствие очень быстро раскопало тесные связи этого чекиста с английской разведкой. Предатель Ягода хотел арестовать Якова Исаевича, но его немедленно вызвал для объяснений лично товарищ Сталин. Яков Исаевич всё объяснил и товарищ Сталин, вместо того, чтобы отдать под трибунал за самоуправство, наградил его именным оружием. Я не должен вам этого рассказывать, вы понимаете, о чём я, но рассказываю, потому что Яков не доверился бы нечистому человеку, никогда не доверился бы, так думаю. А когда мы воевали в Гражданскую, перед тем, как его назначили в ЧК, я успел много раз поразиться его смелости. Ай, Борис, это надо было видеть! Двухминутной речью перед строем он делал из простых крестьян солдат, готовых к подвигам во имя Революции и ненавидящих врага. Я иногда, про себя, конечно, называю его Чистильщиком. Такая работа, вы понимаете, подразумевает жесткость, ненависть, всяческие неприятные чувства, но Яков Исаевич очень добрый человек, очень добрый. Его доброта настоящая, большая, революционная. Вы поймёте это. Так думаю.