Ночная школа - [2]

Приготовления оказались совсем простыми, я раздобыл фонарь, а Нито ждал меня на Онсе, зажав под мышкой свернутое пончо; к концу той недели стало совсем жарко, на площади было немного народу, мы свернули на улицу Уркиса, почти не разговаривая, и, когда уже были в квартале, где находилась школа, я оглянулся: Нито был прав — кто нас заметит, на улице ни души, кошек и то не видно. Только тогда я понял, что на небе стоит луна, мы нарочно не подгадывали, да я и не знал, хорошо это или плохо, однако и хорошее тоже было — можно пройти по галерее, не зажигая фонаря.

Для верности мы обошли квартал вокруг и говорили про директора, который жил в соседнем со школой доме: коридор вверху соединялся со школьным зданием, так что директор мог прямиком из квартиры попадать к себе в кабинет. Привратники жили в другом доме, и мы были уверены, что ночного сторожа нет — что охранять ему в школе, где нет ничего ценного, разве только наполовину разбитый скелет, драные географические карты да секретарская комната с двумя или тремя пишущими машинками, похожими на птеродактилей. Нито пришло в голову, что ценности могут скрываться в директорском кабинете, он видел, как тот запирал его на ключ, отправляясь на урок математики, — это в школе, битком набитой людьми, или как раз именно поэтому. Мы все — и я, и Нито, да и остальные — не любили директора, которого чаще всего называли Хромым, и не потому, что он был строг и в любой момент за любую чепуху готов был отчитать нас или выгнать с уроков, а скорее за то, что лицом он смахивал на забальзамированную птицу, всегда появлялся незаметно и в класс входил с таким видом, будто приговор уже вынесен. Два преподавателя, дружившие с нами (один вел уроки музыки и рассказывал нам сальные анекдоты, а другой преподавал неврологию, прекрасно понимая, как глупо обучать этому будущих учителей-словесников), говорили, что Хромой не просто убежденный и закоренелый холостяк, но и страстный женоненавистник, и по этой самой причине у нас в школе не было ни одной учительницы. Однако как раз в этом году министерство поняло, по-видимому, что всему есть предел, и направило к нам сеньориту Маджи, которая вела органическую химию на отделении естественных наук. Бедняжка приходила в школу всегда с напуганным видом, а мы с Нито представляли, какое делалось лицо у Хромого, когда он сталкивался с ней в учительской, или саму несчастную сеньориту Маджи, объясняющую в седьмом классе формулу глицерина юным преступникам с отделения естественных наук.

— Здесь, — сказал Нито.

Я чуть не напоролся рукой на шип решетки, но все-таки перепрыгнул; теперь пригнуться, вдруг кто-нибудь из дома напротив выглянет в окно, и ползти до самого что ни на есть знаменитого укрытия — до постамента, на котором водружен бюст Ван-Гельдерена, голландца, основателя школы. Пока добрались до колоннады, успели наползаться и напрыгаться, и теперь нас одолевал нервный смех. Нито спрятал пончо за подножие колонны, и мы свернули вправо по коридору, за первым поворотом которого начиналась лестница.

От жары школой пахло еще острее, странно было видеть закрытые двери классов, и мы толкнули одну из них: ну конечно, сторожа-испанцы не заперли дверь на ключ, и мы вошли в комнату, где семь лет назад начались наши школьные занятия.

— Я сидел вон там.

— А я позади тебя, не помню только, там или чуть правее.

— Смотри-ка, глобус оставили.

— Помнишь Гассано, который никогда не мог найти Африку?

Захотелось взять в руки мел и нарисовать что-нибудь на доске, но Нито чувствовал, что пришел сюда не в игрушки играть, что заиграйся — и не ощутишь этой тишины, которая окутывала, точно отзвуком музыки, и звенела в клетке лестницы; мы услыхали, как затормозил трамвай, а потом — совсем ничего. Можно было подниматься по лестнице без фонаря, мрамор словно притягивал лунный свет, хотя верхний этаж отгораживал лестницу от луны. Нито остановился на середине лестницы и предложил мне сигарету, а сам закурил другую — он всегда принимался курить в самое неподходящее время.

Сверху мы смотрели на внутренний двор нижнего этажа, квадратный, как почти все в школе, включая и преподавание. Мы пошли по коридору, окаймлявшему двор, по дороге заглянули в один или два класса и дошли до первого поворота, где находилась лаборатория; ее-то, конечно, сторожа заперли на ключ, будто кто-то станет воровать потрескавшиеся пробирки и микроскоп времен Галилея. Из второго коридора мы увидели залитый лунным светом коридор по ту сторону внутреннего двора, где находились секретариат, учительская и кабинет Хромого. Первым бросился на пол я, а через секунду и Нито, потому что мы оба в одно и то же время увидели: в учительской горел свет.

— Мать твою, там кто-то есть.

— Сматываемся, Нито.

— Погоди, может, сторожа забыли свет погасить.

Не знаю, сколько времени прошло, но теперь стало ясно, что музыка доносилась оттуда, она казалась такой же далекой, как и та, что почудилась нам на лестнице, но мы поняли, что она слышится из коридора напротив, камерная музыка, и все инструменты — под сурдинку. Все было так нежданно-негаданно, что мы забыли о страхе, а он — о нас, и сразу как будто объявилась причина оказаться нам тут, и будто не был тому виною Нито с его любовью к приключениям. Мы смотрели друг на друга молча, и он вдруг по-кошачьи стал красться, прижимаясь к перилам, и вот он у поворота в третий коридор. Запах мочи из соседствующих с коридором уборных, как всегда, оказался сильнее соединенных усилий уборщиков-испанцев и душистых дезодорантов. Когда мы доползли до дверей нашего класса, Нито обернулся ко мне и дал знак приблизиться: поглядим?