Ночная кукушка - [27]

В пособии Министерства магии такие родители обозначались как "не склонные к сотрудничеству", и предлагалось применять к ним "любые средства, вплоть до прямого влияния на мотивацию, что является при данных обстоятельствах допустимым, согласно особому постановлению министра магии номер 112-GF от 14/III/1956". Проще говоря, от учителей требовалось использовать что угодно, вплоть до империо, лишь бы маглорожденный ребенок отправился в Хогвартс. Затем полагалось каждые летние каникулы проводить дополнительные встречи с родителями и "контролировать наличие положительной мотивации, а в случае ее ослабления применять все необходимые меры для коррекции".

Хм, а ведь она ничего об этом не знала... Следовал Альбус инструкции или нет, он не афишировал эту часть своей деятельности. Подумав, Минерва решила пойти поговорить с директором. Но на лестнице столкнулась с собственным сыном, который несся вниз в расстегнутой уличной мантии и кое-как завязанном шарфе.

— Куда ты?!

— Я в Хогсмид, мам. Ненадолго, — Мартин дернул плечом, пытаясь высвободиться.

— Ты же не собирался сегодня. Всего два дня как выздоровел после простуды! Что тебе там делать, еще и на ночь глядя?

— Надо купить новые перья... Извини, мам, я спешу.

Мартин уже бежал вниз, прыгая через две ступеньки, а Минерва все еще смотрела ему вслед. Новые перья, в шесть часов вечера? Долго же он думал... Потом она все же поднялась к Альбусу, но тот извинился, что не сможет сейчас с ней поговорить. "Я жду посетителя"... Она вернулась в кабинет, но работать не смогла и решила сходить в Хогсмид — выяснить, что же так внезапно понадобилось ее сыну. Может, конечно, ничего особенного. Скорее всего, речь идет о какой-нибудь девушке…

В "Трех метлах" она встретила Помону Спраут, которая в тот день дежурила по Хогсмиду, и еще парочку коллег. Все столики были заняты студентами, но Мартина нигде не было видно. Не оказалось его ни в магазине Зонко, ни в книжном, ни в лавке, где продавались перья и чернила. Набросив капюшон, чтобы спрятаться от снегопада, Минерва дошла до "Кабаньей головы" и заглянула в мутное окно, но ничего не сумела разглядеть. Она почти не сомневалась, что Мартин там, но ей не хотелось, чтобы сын ее увидел. Иначе начнет возмущаться: "Мама, хватит меня контролировать, я не маленький! Мне семнадцать лет, у меня есть личная жизнь!" — и все прочее, что говорят в таких случаях подростки.

Отойдя в полосу густой тени у стены паба, она превратилась в кошку и уселась у порога, ожидая, пока кто-нибудь будет входить или выходить. Ждать пришлось недолго — у нее даже лапы не успели замерзнуть, — как тяжелая дубовая дверь распахнулась и на снег легла полоса света. Минерва скользнула внутрь, порадовавшись тому, что в клубах табачного дыма и в вихре снежной крупки, которую намело с улицы, ее появление прошло, как ей казалось, незамеченным.

В "Кабаньей голове" было непривычно многолюдно. В углу стояла тощая елка — единственная дань приближающемуся Рождеству, — абы как украшенная серпантином и разрозненными шарами. Пробравшись за нее, Минерва вспрыгнула на подоконник и села, подобрав под себя лапки. На фоне серого, сто лет не мытого окна ее не так легко разглядеть, зато отсюда она увидит всех.

Конечно же, Мартин был здесь, с группкой однокурсников. На столе перед ними стояли несколько бутылок сливочного пива, но под столом один из мальчишек украдкой разливал по стаканам прозрачную жидкость, в которой даже тролль опознал бы огневиски. Ну, Мартин, ну, бессовестный! Клялся ведь, что ни разу не пробовал! Нет, надо с ним серьезно поговорить...

Но тут она вдруг поняла, что в "Кабаньей голове" происходит нечто куда более странное, чем нелегальное распитие школьниками крепкого алкоголя.

Здесь тоже было непривычно многолюдно, причем почти все посетители были старшекурсниками со Слизерина. Зеленые с серебром шарфы мелькали то там, то здесь, и группка гриффиндорцев — алая с золотом — казалась на этом фоне вызывающе яркой. Минерва заметила, что ее студенты вели себя очень напряженно — виски-то пить пили, но палочки далеко не убирали и держались настороженно, сбившись за одним столом. Слизеринцы бросали на них косые взгляды, но пока ссоры, кажется, не намечалось. Зато в воздухе чувствовалось странное возбуждение. Студенты в зеленых шарфах кружили по пабу, осаждали стойку бармена, громко говорили, то смеялись, то резко замолкали, и все время то один, то другой поглядывал на дверь, словно кого-то ждали...