Ночная кукушка - [21]

Потом Минерва пошла к Тому, чтобы выяснить, наконец, что произошло, — и нарвалась на страшный скандал.

Она всегда знала, что Том недолюбливает Дамблдора. Каждый раз, услышав о главе Гриффиндора, он начинал злиться и резко возражал против того, чтобы Минерва с ним общалась. А теперь просто взвился до небес, узнав, что Минерва со своими подозрениями отправилась к декану.

Том наговорил ей такого, что потом было больно вспоминать. Потребовал, чтобы она извинилась. Она не захотела. В конце концов, он так и не объяснил ей, зачем убедил Хагрида пойти признаться, если сам был ни к чему не причастен. Что он натворил? Сам убил Миртл? Прикрывал кого-то? Зачем ему понадобилось обвинять невиновного, что он хотел скрыть?!

Если бы он говорил ей правду, ничего бы не случилось…

Наконец Минерва сказала в сердцах, что разрывает помолвку — и Том неожиданно за это ухватился. Нет — значит, нет. "Отлично. Ты сделала выбор"...

Наверное, так и было.

* * *

Ей было страшно тяжело в те дни. Постоянно снилось, будто она разрезает яркую вышивку, распарывает только что сотканное полотно... Что-то невероятно важное рвалось в ее жизни.

Деду и матери она сказала только, что они с Томом поссорились, но не уточняла, почему. И уж тем более не рассказывала, что между ней и Томом было нечто большее, чем невинные поцелуи, — иначе мог быть огромный скандал. Дед, кажется, догадывался, что случилось, но молчал. Судя по всему, он был в Минерве разочарован.

Сама же она думала, что, наверное, просто наскучила Тому. Он давно уже стал от нее отдаляться. Что уж теперь поделаешь? Тем более что — Минерва не могла думать об этом, не сгорая от стыда, — он ведь получил то, чего хотел, то, что ему было нужно... И потерял интерес, как это часто случается с мужчинами. Нашел повод и расстался с ней с легким сердцем. До свидания, милая. Можешь теперь идти по рукам...

Чтобы не видеть его, Минерва не стала возвращаться в Хогвартс на седьмой курс. Она завербовалась в женские вспомогательные части Сил самообороны, носила теперь военную мантию и целыми днями занималась расшифровкой разведывательных донесений с континента. Суровые армейские порядки, жесткая, шершавая форма, обязательно строгая стрижка — на дюйм выше воротничка, — дежурства, приказы, наряды... Она очень надеялась, что сможет забыть Тома. Не было никакой любви в ее жизни, и все тут.

Потом однажды ей прислал сову Джордж МакГонагалл. Он тоже ушел на фронт добровольцем и воевал в Италии. А сейчас вот получил отпуск, приехал на неделю в Англию и спрашивал, нельзя ли увидеться с Минервой в Лондоне.

Ей удалось выпросить увольнительную на один вечер, с разрешением одеться в штатское, и в семь часов она ждала Джорджа у Гринготтса. Волновалась, сама не понимая, из-за чего — это же просто бывший однокурсник! "Гражданская" мантия и тонкие чулки казались чужими, словно одеяния марсиан, увольнительный билет в сумочке — пропуском в незнакомый и непривычный мир. Увидев Джорджа, Минерва автоматически приложила руку к берету и ждала, пока он скажет ей "Вольно" — он ведь был старше по званию…

Джордж показался ей взрослым, совсем не таким, как в школе. Они посидели в кафе Фортескью, побродили по городу, поговорили об общих знакомых — кого наградили на фронте, кто ранен, кто демобилизовался... Лишь о Томе Джордж ни разу не спросил, и за это, пожалуй, Минерва была ему благодарна больше всего.

Потом они мельком виделись еще два раза, а перед самым возвращением в Италию Джордж сделал ей предложение.

Минерва сама не знала, почему согласилась. Может быть, пыталась таким способом вытеснить Тома из памяти... Наивно, конечно.

Еще два года они переписывались — у Минервы собралась целая коробка писем Джорджа. Местами они были забавные, местами деловые. О чувствах там ничего не говорились — они с МакГонагаллом оба смущались, если приходилось заговаривать вслух о таких вещах. А может, просто не о чем было говорить...

Летом 1945 года, после демобилизации, Джордж вернулся в Англию, и, наверное, только тогда Минерва вдруг поняла, что все это всерьез. Но отказываться от замужества было уже как-то нелепо. Да и пора было браться за ум — в конце концов, ей двадцать лет, время подумать о семье. Не вечно ведь жить в казарме и проводить день за днем, до боли в глазах вчитываясь в колонки цифр...

Джордж отвез ее в Глазго, чтобы познакомить со своими родителями. Серый, влажный город, казалось, весь пропах морем и паровозным углем. Люди на улицах тоже казались серыми. Родители МакГонагалла жили в многоквартирном огромном доме, где на шестом этаже была слышна перебранка соседей с первого. Отец у Джорджа был мягкий, уступчивый, но мать Минерве не понравилась — как-то слишком она любила поговорить о деньгах и постоянно жаловалась на жизнь.