Ночи Перекопа - [4]

Когда спустилась тьма, Оленчук во главе первой колонны спустился к Сивашу. Нам помог густой туман, в котором утопали лучи белогвардейских прожекторов, изучающих темное дно залива.

Версты три от берега — дно сухое. Под ногами потрескивает схваченный морозом песок. А затем ноги начинают скользить по слякоти, и туман стал еще глуше. Ничего не видим.

А позади нас, в Строгановке, на берегу Сиваша пылают костры, зажженные для ориентировки, но и они, их красные пятна, постепенно размываются в полной мгле.

Врангелевцы непрерывно прощупывали Сиваш прожекторами. Но мы сумели примениться к обстановке. Как только лучи ложились на Сиваш, бойцы разбегались, объединяясь в небольшие группы, которые казались черными пятнами и не вызывали подозрения у противника.

Но вот мы наконец достигли первых рядов проволочных заграждений. Уже приготовлены ножницы, чтобы резать колючую проволоку.

— Начинай! Вперед! — слышу я голос командира полка.

Мы бросаемся на заграждения. В тишине слышно, как позванивает обрезанная проволока. Врангелевцы тотчас обрушивают на залив ожесточенный огонь всех калибров артиллерии и пулеметов.

Прицельно стрелять им мешает туман. А мы, переждав, как только огонь затихает, снова бросаемся на штурм.

Часто я читаю статьи, в которых говорится о массовом героизме. По-моему, массовый героизм рождается в тех сражениях, где победа даже при большом искусстве полководцев невозможна без сплоченного удара тысяч и тысяч бойцов, объединенных большой идеей.

Теперь уже все зависело от быстроты. Надо сделать как можно больше проходов в проволоке. А для того чтобы ее перекусить, нужна была не столько сила, сколько ловкость.

На другом берегу бойцы рыли окопы. До рассвета оставалось несколько часов, можно было передохнуть.

В маленькой хатке на хуторе Новый Чуваш собрались на совещание командиры бригад. Решали вопрос, когда и как начать наступление, чтобы отрезать Турецкий вал с тыла.

Кириллов снова собрал политруков рот. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, в землянке, вокруг грубо сбитого стола, на котором чадил каганец, бросая причудливые тени.

Комиссар объяснил обстановку.

— Взятие Перекопа, — говорил он, — должно быть подарком для трудящихся к третьей годовщине Октября. Мобилизуем бойцов вокруг лозунгов: «Даешь Врангеля!», «Даешь Перекоп!». Удар должен быть нанесен на Таганаш. Мы должны сбить с позиций кубанскую бригаду врангелевского генерала Фостикова. Эту задачу выполнит штурмовая колонна, состоящая из коммунистов. Во что бы то ни стало к утру нам нужно выйти к Ишуньским позициям белых, освободив весь Литовский полуостров и отрезав путь к отступлению врангелевцам, отходящим от Перекопа.

Сражение нарастало с каждой минутой. Белые действительно хорошо укрепились, они простреливали каждый метр простирающейся равнины.

Вскоре, после того как политруки разошлись по ротам, я обошел взвод за взводом, разъясняя бойцам обстановку. Вдруг меня вызвали в окоп командира роты. Там меня уже дожидался Кириллов.

Он пришел, чтобы дать мне новое, срочное задание. Все же я был в его представлении одним из тех, кто знал Сиваш лучше, чем другие.

Нужно как можно быстрее вернуться в Строгановку, явиться в штаб дивизии и сообщить, что ветер начинает меняться и гнать воду в Сиваш. Если не выстроить переправу, то войска будут отрезаны от снабжения.

Конечно, можно было послать Оленчука, но ему уже разрешили вернуться и он давно ушел.

И вот я двинулся в обратный путь. На подмогу мне дали еще одного бойца, физически покрепче, на случай, если попадем в беду — один другого вытащит из топи. И хотя я никогда до той ночи не переходил Сиваш по дну, все же, видно, сказалось, что я много слышал от стариков о его коварстве, — это помогло мне обходить стороной опасные места.

Сражение нарастало. Со стороны Турецкого вала канонада не прерывалась ни на минуту. Нам попался обоз со снарядами, и мы помогли найти верную дорогу командиру, упавшему духом потому, что в трясине погибли несколько бойцов, повозка с грузом и лошади.

Наконец-то забрезжили мерцающие пятна костров Строгановки!

…Фрунзе только что вернулся из Владимировки, где расположился штаб 15-й дивизии, и мы едва протиснулись к нему.

Нам навстречу вышел начальник штаба, грузный человек лет пятидесяти. Он хмуро выслушал мой доклад и коротко кивнул:

— Пойди обсушись! А то превратишься в истукана… А к утру — назад!

Но тут за его спиной вновь распахнулась дверь, и я увидел Фрунзе. Никогда его до того не видел, а сразу узнал по неспешности движений, по основательной коренастости плеч, по аккуратно подстриженной щеточке волос. Внимательным прищуром голубоватых глаз он взглянул на меня.

— Откуда товарищ? — спросил он начальника штаба.

— Да вот с того берега Сиваша — пришел доложить, что вода возвращается, — очевидно, все это уже в штабе известно, поэтому в голосе начальника штаба прозвучали сердитые иронические нотки: чего, мол, человек старался, и без него нам все известно.

Но Фрунзе меня не отпустил. Он пригласил меня в хату, где было полным-полно народу. На походном столе лежали карты, походные сумки, и было не продохнуть от самосада.

— Вода, значит, продолжает прибывать? — спросил он с тревогой, и все вокруг притихли.