Ночи дождей и звезд - [3]

Но, несмотря на то что они рассказывали друг другу о Дюссельдорфе, Дублине, Калифорнии и Манчестере, Андреас заметил, что никто не упомянул о своих семьях.

Рассказывая им о жизни на Агия-Анне и о том, как разбогател этот край теперь в сравнении с годами его детства, когда не было никаких туристов и на жизнь приходилось зарабатывать в оливковых рощах на холмах, он говорил о братьях, давным-давно уехавших в Америку, и о своем сыне, который покинул этот ресторанчик после ссоры девять лет тому назад и больше никогда не вернется домой.

— А из-за чего вы поссорились? — заинтересовалась маленькая Фиона с огромными зелеными глазами.

— Ему хотелось устроить здесь ночной клуб, а я был против… Обычное дело, раздор между отцами и детьми, — печально пожал плечами Андреас.

— А если бы он остался дома, вы бы согласились на ночной клуб? — спросила Эльза.

— Да, теперь, конечно, согласился бы. Если бы только знал, как одиноко, когда единственный сын в Чикаго, на другом краю света, и ни строчки за все эти годы… Конечно, я бы не был против ночного клуба. Но, понимаете, я же не знал.

— А что ваша жена? — поинтересовалась Фиона. — Неужели она не умоляла вас вернуть сына и открыть клуб?

— Она умерла. Не осталось никого, чтобы помирить нас.

Все смолкли, мужчины кивали, понимая и соглашаясь, женщины просто молчали.

Полуденные тени сгустились, Андреас подал гостям кофе, но никто уходить не собирался. С высоты холма, где была таверна, открывался вид на гавань внизу, и в бинокль можно было разглядеть тела на носилках, толпы людей и тех, кто пытался пробиться к месту трагедии, чтобы найти своих близких мертвыми или живыми. Здесь, на высоком холме, было безопасно, и, хотя встреча незнакомых людей была случайной, они общались так, словно давно знали друг друга.

Когда на небе засияли звезды, они все еще были вместе. Теперь в гавани сверкали огни фото- и телекамер, спешивших запечатлеть трагедию и рассказать о ней миру. Весть о случившемся долетела до средств массовой информации почти мгновенно.

— Конечно, они должны это сделать, — с сожалением сказал Дэвид. — Но выглядит все так хищно, чудовищно, словно они смакуют людскую беду.

— Да, чудовищно, поверьте, это и моя работа, вернее, была моя работа, — неожиданно произнесла Эльза.

— Журналистка? — с интересом спросил Дэвид.

— Работала на телевидении, на студии последних новостей. Теперь там кто-то, как я, на моем месте в студии, задает вопросы тому, кто в гавани: сколько погибших, как это случилось, есть ли среди пострадавших немцы? Вы совершенно правы — это чудовищно. Рада, что не я рассказываю сегодня о трагедии.

— Но люди должны знать и о судьбе своих близких и о войнах, иначе как можно что-то изменить в этом мире?

— Ничего невозможно сделать, — сказал Шейн. — Здесь замешаны деньги, большие деньги, все в мире происходит именно из-за них.

Шейн не такой, как остальные, подумал Андреас. Непоседа. Ему, молодому, не терпится уединиться с такой хорошенькой девушкой, как Фиона, а не разглагольствовать с незнакомцами, весь день сидя на горе.

— Деньги важны не для всех, — осторожно заметил Дэвид.

— Я не о тебе, я вообще о том, что заставляет мир вертеться, вот и все.

Фиона бросила на него быстрый взгляд, словно защищая Шейна:

— Шейн хотел сказать, что так устроен мир. Ни его, ни моя жизнь не зависят от Бога. Я бы не стала медсестрой, если бы мне не нужны были деньги. — Она с улыбкой обвела всех взглядом.

— Медсестрой? — переспросила Эльза.

— Да, я думала, смогла бы я теперь помочь там внизу, но не уверена, что…

— Фиона, ты же не хирург, не собираешься же ты ампутировать ноги этим несчастным прямо в прибрежном кафе, — возмутился Шейн, скорчив презрительную гримасу.

— Но я могла бы сделать хоть что-то, — ответила она.

— Ради бога, Фиона, опомнись. Ты же не знаешь греческого, чтобы уговорить их успокоиться. От иностранных медсестер в момент беды мало проку.

Фиона густо покраснела.

На помощь пришла Эльза:

— Если бы теперь мы были внизу, я уверена, вы были бы бесценны, но до гавани слишком далеко, и нам лучше остаться здесь и не мешаться под ногами.

Томас с ней согласился. Он продолжал смотреть в бинокль.

— Вам бы не удалось приблизиться к пострадавшим, — успокоил он. — Смотрите, что там творится. — Он передал ей бинокль. Дрожащими руками она поднесла его к глазам и увидела плотную толпу в гавани.

— Да, вы правы, я вижу, как они толкаются, — прошептала она.

— Наверное, здорово быть медсестрой, хочу сказать, что вам никогда не бывает страшно. — Томас попытался ободрить Фиону. — Замечательная профессия. Моя мама тоже медсестра, но ей приходится много трудиться, чтобы добыть денег.

— Она работала, когда вы были ребенком?

— До сих пор продолжает. Смогла дать нам с братом образование, помогла сделать карьеру. Мы стараемся облегчить ее жизнь, устроиться наконец, но она убеждена, что запрограммирована на работу.

— Кем вы стали после института? — спросил Дэвид. — У меня диплом бизнесмена, но это не помогло мне воплотить свои мечты.

Ответ Томаса прозвучал не сразу.

— Преподаю в университете литературу девятнадцатого века. — Он пожал плечами, словно в этом не было ничего особенного.