Ночь в Дамаске - [47]

Меньше всего Шувалову вновь хотелось оказаться в загородном ресторане, с которого все началось. Хотя, если быть точным, началось с его решения продать свой участок вместе с домом.

А ведь Каримов его тогда отговаривал:

— Виталий, ты делаешь глупость. Я знаю, что ты человек непрактичный, но не до такой же степени! Неужели ты не понимаешь, что с каждым годом стоимость твоего участка только растет? Земля под Москвой — это же самое выгодное вложение капитала.

Говоря все это, Каримов никак не мог оторваться от зеркала. У него, ровесника Шувалова, еще не было ни одного седого волоса. Зато он начал лысеть и страшно переживал по этому поводу. Он вертелся у зеркала, придвигая волосок к волоску, чтобы скрыть опустошение, произведенное безжалостной природой.

— Я не могу там жить, — пояснил Шувалов. — После смерти Тани я ни разу не ездил. Пойми, мы этот дом строили вместе, и там все о ней напоминает.

Для Каримова такой проблемы просто не существовало. Он провел щеточкой по усикам и дал ценный совет:

— Этот дом сдай. Построй другой. Начни новую жизнь. Ты же не всегда будешь один. Нужен кредит на строительство — я помогу. Процент — нормальный, выплаты осилишь.

Шувалов позавидовал легкости, с которой Каримов решал бытовые проблемы.

— Дело не только в доме, — пояснил он. — Там все связано с Таней. Вижу забор — ее вспоминаю, она сама его разрисовывала. Вижу две елки у калитки — ее вспоминаю, потому что она их посадила в год нашей свадьбы. Говорила: будет нам память…

Произнес эти слова и оборвал себя. Хватит! Слишком болезненно. А если начать вспоминать Таню, то и вовсе невыносимо. Он никого не любил так, как ее. И уже не полюбит… После похорон силой заставил себя жить и работать дальше. И роман завел, и жениться решил, чтобы из прошлого себя вытащить.

Каримов задумался. Его нижние зубы привычно прихватили край усиков. У него был личный интерес. Еще год назад он взял у Шувалова ключи от дома и частенько туда наведывался. Видимо, не один, но Шувалов не проявлял неприличного любопытства. Настойчивость Каримова свидетельствовала, скорее, о том, что он не желал терять уютное гнездышко в получасе езды от города.

Каримов продемонстрировал свои незаурядные организаторские способности. За неделю нашел покупателя — им в последний момент оказалась Марина. Она, объяснил Каримов, скупала землю впрок. Ни жить там, ни сдавать дом она не собиралась, это было вложение капитала. Так что тайная обитель и после смены владельца оставалась в полном распоряжении Каримова…

Когда Шувалова выпустили из машины, на какой перевозят заключенных, он полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. Но подышать ему не дали, сразу провели в ресторан. Там даже не прибрались после двойного убийства. Видимо, прокуратура запретила что-либо трогать — до окончания следствия.

Вместе с Гориновичем поехали два надзирателя с автоматами. Один — знакомый Шувалову, тот самый, кто учил, как следует вести себя в камере. Другой, прапорщик, не походил на тюремщика. Шувалов мог поклясться, что и его он тоже видел. По дороге вспомнил — это боец из отряда майора Осадчего. Но почему его выдают за сотрудника тюремной охраны? Ответ мог быть только один. И он не понравился Шувалову.

В ресторане Шувалов показал, где в тот день сидели Марина и Каримов. По знаку Гориновича присел на свое место возле самого окна.

— Значит, вы утверждаете, что в момент передачи документов на земельный участок и дачное строение вы встали и ушли в туалетную комнату? — уточнил Горинович.

Он все записывал в протоколе.

— Да, — подтвердил Шувалов.

— Надо же, в такой важный момент вы вдруг уходите? И оставляете крупную сумму денег на столе без присмотра? — иронически покачал головой Горинович. — Неужели вы думаете, что вам поверит суд? — Его лицо выразило неодобрение возмутительной несерьезностью допрашиваемого. — Покажите, как именно вы шли в туалет, — распорядился Горинович. — Будьте точны.

Шувалов показал.

— Сидите в туалетной комнате и ждите команды, — велел ему Горинович, — а я выйду на улицу и посмотрю, что видно с улицы.

Он повернулся к прапорщику:

— Как я махну рукой, так вы скажите задержанному, чтобы он выходил.

Тюремный прапорщик, который с наслаждением прикуривал взятую с барной стойки сигарету от большой настольной зажигалки, лениво кивнул:

— Ясно.

Его явно ни во что не посвятили.

Второй прапорщик проводил Шувалова насмешливым взором. Он не выпускал автомата из рук, словно собираясь пустить его в ход. Убит при попытке бегства — вот и конец всей истории…

Шувалов вновь оказался в тесной туалетной комнате. Открыл кран с горячей водой. С наслаждением вымыл руки и ополоснул лицо. Вытираясь, посмотрел в окно. Оно выходило на дорогу. Машина, на которой его привезли, стояла с другой стороны.

Он опустил задвижку и распахнул окно. Выглянул — на этой стороне не было никого, кто мог заметить его побег. Он залез на подоконник и неуклюже прыгнул вниз. От удара о землю заныло избитое тело. Но он сжал зубы и побежал к дороге.

Его побег заметили слишком поздно. Не ожидали от него такой прыти. С усилием он вскарабкался на асфальт и поднял руку. Оглянулся. Прапорщик — подручный майора Осадчего — целился в него. Но для прицельной стрельбы слишком большая дистанция. И много свидетелей.