Ночь умирает с рассветом - [55]

— Велел, чтобы мы в дружбе были.

— Чего нам делить?..

Егор спросил, как Василий проведал про бандитскую шайку, тот ответил, что дело это пока тайное, ему не велено болтать.

Посидели еще, попили чайку. Егор проводил Василия за ворота.

— Ежели, — сказал он на прощанье Василию, какая помощь тебе занадобится от ревкома, приходи, завсегда сделаю.

Василий бежал по морозцу домой, как на крыльях летел. «Эва, как складно все оборачивается, — пело у него внутри. — Кажись, куда как худо денег лишиться. А оно выходит к добру... Господь бог милостив, за грехи покарает, за доброе вознаградит. Теперя Егор Васин в моих руках, никому в обиду не даст... Золотишка наковыряю, мне богачества не горбом наживать. Не сгинешь теперь, Васяга!.. Как не возблагодарить, тебя, господи...»

Попозднее, когда Егор собирался ко сну, к нему пришел еще один нежданный гость — поп Амвросий. Это было уже вовсе удивительно. Лукерья снова наладила самовар. Егор чувствовал себя неловко, не знал, о чем разговаривать. Амвросий сидел тоже смущенный, молчал. Лукерья поставила на стол самовар.

— Для разговору вам.

Мужики выпили по стакану чая.

— Ну, батюшка, рассказывай, с чем пришел, — прямо спросил Егор.

Амвросий негромко ответил:

— Не знаю, сосед, с чего начать... Трудное время переживаю. Никогда не было так тяжело. Как тебе обсказать? Ну, вы живете своей жизнью — с одними дружно, с другими в непримиримом разладе... Тебе Лука, Нефед, Андрюха Сидоров классовые враги, верно? Нет у тебя с ними общего... Нет и не может быть. Калашников, Никита Иванович и другие — правильные твои друзья, вы за одно дело стараетесь. А мне, Егор Никодимович, кто сердечный друг, кто проклятущий враг? Ну, ответь... Не знаешь. И я не знаю. Живу один, торчу, как кол в степи. Вам я не нужен, а те, кто ко мне лезет, вовсе чужие. Ну, что скажешь, Егор Никодимович?

— Не знаю, отец Амвросий... Ты поп, нам с тобой не по дороге. Хорошее мы подмечаем, конечно. За школу тебе спасибо, за бревна... дочка учительницей будет, тоже ладное дело.

— Что там бревна, что дочка... — тяжело вздохнул Амвросий. — Я, как в потемках живу. Ты говоришь, дочка, — снова заговорил Амвросий. — Вся моя радость в ней была. А теперь что? Добегалась, скоро, поди, рожать пора. С кем прижила, не знаю... Молчит, хоть убей...

— Не знаю я твоих делов, отец Амвросий, — повторил Егор. — Сам разбирайся.

— Не знаешь? — с вызовом спросил Амвросий. — Куда ж мне пойти, к кому? К Луке? К Нефеду? Они приветят, прочь не прогонят.

— Не пойму, чего тебе от меня надо, — рассердился Егор. — Я же сказал: за хорошее тебе от всею народа спасибо. Но ты поп, у тебя свои дорога...

— Мужик я, Егор Никодимович. Душа мужицкая, прямая. В попы нужда загнала. Я восьмой едок был в семье. Ну, ладно об этом. Новая власть пришла, начинается новая жизнь, почему у меня должна быть какая-то другая дорога? Куда она приведет?

— Мы в ваши церковные дела не лезем.

— Ладно. Я не хотел заниматься политикой. А политика всюду. Я дал бревна на школу, это что, не политика? Политика, паря. С тобой не о политике разговариваю? О ней. Слушай внимательно, что скажу. Слушай, за этим я пришел. Ко мне приезжали мужики из Воскресенского, из Красноярова, из Емелиных Ключей. Богатенькие, обиженные новой властью. Поведали, что повсеместно кулаки готовят восстание, составляют списки большевиков, партизан, красногвардейцев, чтобы побить, уничтожить. Припасено оружие, готовы кулацкие банды, имеются главари...

— Отец Амвросий... — Егор встал за столом. — С огнем играешь.

— Молчи, Егор, — сурово оборвал его Амвросий. — Я обо всем подумал. Верь, не брешу. Не доносчик, не за милостью явился. Не грехи замаливаю... Ко мне они идут, как к своему. Я же поп... Весной хотят восстание, я должен день назначить. На вот, список... Главари указаны, закоперщики. И молчи, и ты, Лукерья, молчи. Проболтаетесь, мне конец. Я понимаю, на что иду.

Егор крепко пожал Амвросию руку.

— Пойду... — поднялся Амвросий. — Дома, как в густой тайге... Даже с дочерью поговорить не о чем, сидим как чужие.

— Брось, отец Амвросий, — хлопнул его но плечу Егор. — Всякие там переживания — бабье ремесло. Они охочие вздыхать да ахать... Не кручинься, говорят — перемелется, мука будет.

— А не отречься ли мне от сана? — тихо спросил Амвросий, застегивая полушубок.

— Ни-ни... — решительно ответил Егор. — Ни в коем разе. И не помышляй, нашему делу навредишь.

— Вашему делу, — горько усмехнулся Амвросий. — Я должен думать о вашем деле, а кто о моем подумает?

После ухода Амвросия у Васиных долго горел свет: они обсуждали, как быть с тревожной новостью, которую принес поп.

— Вот поп, так поп, — с восхищением повторил Егор. — Гляди-ка, какую службу сослужил!

— Неладно у него на душе, — участливо сказала Лукерья. — Верно, в одиночестве он. И с Антонидой непонятно что творится, давно говорила, что замуж собирается, а сама все дома.

— Душа, — по-ученому просто пар, — рассмеялся Егор. — С Антонидой все уладится, вот увидишь. Скажи лучше, где Петька болтается, до ночи дома нет?

— С Фросей сухари сушит, — успокоила отца Лукерья и задула жирник. — Спи, никуда он не денется.