Ночь умирает с рассветом - [38]

Отец пришел к обеду, спросил, как съездила. Антонида разливала суп.

— После расскажу. Нездоровится...

— Простудилась, наверное, — проворчал отец. — Суп вчерашний, холодный. Поставь еще тарелку, Василий придет.

Антонида уронила ложку.

— Смотреть надо, глазки топырить.

Василий пришел, Амвросий усадил его за стол. Время тянулось медленно, разговор не вязался, Антонида отодвинула свою тарелку.

— Не хочется...

Амвросий не стал дожидаться чая, заторопился.

— А я бы кружечку... — несмело проговорил Василий.

— Кто тебя гонит, — ответил Амвросий. — Пей.

Когда он ушел, Василий подсел к Антониде, обнял, она грубо отстранилась.

— Залеточка, — зашептал он, снова подступая к ней. — Породнились, вот ведь какое дело. Полюбовно произошло, с полного твоего согласия. Господь соединил.

Антонида встала, лицо у нее горело. Проговорила резко, точно отрубила:

— Что случилось, теперь не вернешь, не поправишь. Этим все и кончилось. Оставьте меня в покое.

— Эва, как ты, залеточка, Христос с тобой, — удивился Василий. — Ничего у нас не кончилось, а только началось еще, слава богу... — Василий крепко обхватил ее за плечи.

— Уйдите! — Антонида вырвалась. — Закричу.

— Закричишь? — Василий рассмеялся. — Страхи господни... А я вот что тебе скажу, залеточка: сегодня ночью приходи ко мне. Выберись из постельки, и ко мне — тепленькая, ласковенькая... Незаметненько, чтобы тятенька не изловил. И завтра приходи, каждую ноченьку, вот славно будет.

— Вы с ума сошли. Не приду, знать вас не хочу.

— Придешь, — смиренно возразил Василий. — Прибежишь. В окошко три раза брякнешь, я и открою.

Антонида смотрела на него с ненавистью.

— Уходите вон. Отца позову.

Василий сел.

— Залеточка... Не пужай, нельзя забижать ближнего. Приходи ночью, залеточка. А не придешь... — Он помолчал. — А не придешь, расскажу про твое баловство отцу Амвросию. На все село ославлю, со двора не покажешься. Мальчишки камнями закидают. Парни ворота дегтем вымажут. Хочешь мной славушки? С меня красота-то не слезет...

Когда он ушел, Антонида долго сидела за столом без мыслей, без чувств, точно неживая. Нет, она не пойдет к нему. Даже самый подлый не сделает того, чем он пригрозил... Ночью она не сомкнула глаз.

Не пошла и во вторую ночь. Утром встретила у своих ворот Василия. Он улыбался:

— К тебе направляюсь, залеточка. Извела ты меня, измаяла... Захвораю без сна. Все жду, думаю, вот постучишься... — Он прикрыл глаза. — Иду к тебе с упреждением: приходи сегодня. Не заявишься, завтра сожалеть станешь, ан уже ничего и не поправить, поздно станет. — Он вздохнул: — Девичья слава на тонком волоске висит... И дома у тебя не жизнь станет — ад кромешный.

Антонида зажала лицо руками, опрометью бросилась в избу. Весь день не выходила из комнаты...

Ночью, обмирая от страха, она три раза стукнула в окно Василия. На вторую ночь он тоже приказал прийти и снова грозился...

Так и жила, притворяясь перед людьми, будто ничего не случилось. Каждый день раньше всех прибегала на постройку школы, суетилась, лазила на крышу к плотникам, глядела, чтобы женщины конопатили стены самым сухим мхом, заставила мужиков переделать крыльцо. «Ступеньки ставьте широкие, — требовала она, — ведь для детей же... Крыльцо чтобы было пологое, а то ребятишки носы порасшибают». И печнику досталось, он устроил топку из класса, а надо было из коридора. Мужики, кто посмеивался, кто злился, но делали как она желала — учительница ведь...

Днем она будто забывалась. «Я хочу счастья, — рассуждала про себя Антонида, спрятавшись где-нибудь от людей. Все хотят хорошей, спокойной жизни. За что ругать Василия? Одинокий, больной... Он рассказал — никого нет на свете, жена погибла, дочка потерялась. Я для него, как свет в оконце. Боится потерять, вот и пугает. Любит же, плохого не сделает, от любви грозится». Она закрывала руками лицо. «Может, и ко мне придет любовь, станем жить вместе...» Антонида испуганно оглядывалась по сторонам «Всю жизнь с Василием? Нет, никогда!»

Антонида любила смотреть на свою школу с крутой сопки за деревней. Когда солнышко, крыша на школе казалась золотой... Да и вблизи хорошо: пахнет сосной, под ногами шуршат стружки, всюду стучат топоры. Происходит сказочное дело: недавно не было ничего, а теперь почти готовая школа... Антонида закрывала глаза, улыбалась: будто слышала заливистый колокольчик, сзывающий на урок, видела своих учеников — вихрастых мальчишек, девчонок с тоненькими косичками. Бежала к Лукерье, обнимала, тормошила: «Ну и пусть школа не двухэтажная, пусть маленькая, но ведь наша же!»

Располневшая, неповоротливая Лукерья посмеивалась: «Не заважничай, Антонида Николаевна. Боюсь, скоро кланяться перестанешь, мы вам не пара, скажешь, мы вон какие...»

— Дядя Егор! — прибежала однажды Антонида к Васину. — Надо рамы вставлять, а стекла нет.

— Не знаю... — хмуро ответил он. — И в городе не достать. Время такое, нету стекла.

— Что же делать? Нельзя же так... Надо найти.

— Где его сыщешь... В лавке не купишь.

— Дядя Егор! — девушка оживилась. — У моего отца есть, в подвале под колокольней. С царского времени бережется.

— Не даст поп, то есть ваш батюшка. Скажет, для храма...