Ночь святого Вацлава - [4]

– На нее страховка до конца года, – сказал вернувшийся продавец. – Ну и мотор, конечно же, зверь. Подними крышку, если не веришь. – Он открыл капот. Угрожающего вида компрессор так и засиял на солнце. – Мчится, как ракета. А устойчивая, как танк.

Я в полном трансе дошел до Паддингтона, не взглянув на квартиру, поехал в Борнемути по дороге все глядел в окно и видел только одно – ту самую машину.

Через неделю я ее купил, и меня просто мутило от облегчения, что она не уплыла из рук.

Если говорить о деньгах, возможно, это и не самая удачная сделка в моей жизни; зато во всех других отношениях это было то что надо! Просвет в глухих стенах, обступивших меня со всех сторон, защита даже от Мауры. От мысли, что машину придется продать, мне аж плохо становилось.

На углу я притормозил и очень медленно подкатил к дому 74, все вслушиваясь в странный скрежет, раздающийся всякий раз при переключении скоростей. Это было что-то новенькое. Я даже подумал, не нахимичил ли чего Хорек, когда ее чинил, но потом, попсиховав немного, все же отбросил эту мысль. Честно говоря, Хорек был не такой уж гад: этот последний счет был одним из многих других, которые он согласился отсрочить. Стук в коробке скоростей (который мог влететь мне в пятак) предупреждал, что в недалеком будущем я задолжаю ему и того больше.

Я подрулил к тротуару, вошел в дом, поднялся на три марша. И увидел на плюшевой скатерти записку, подложенную под цветочный горшок. Она была начирикана неизменным химическим карандашом миссис Нолан и гласила следующее:

Мистер Вистлер,

Вас разыскивала Ваша барышня. Она передала, что звонила Вам в контору в 5.30. Пожалуйста, позвоните ей домой, когда вернетесь.

Л. Нолан.

«Подождет», – решил я, повесил плащ и пошел в ванную помыться. Потом вернулся в комнату, завалился на тахту, положив ноги на краешек, и закурил сигарету. И все думал, что же я скажу Мауре.

Мы с ней познакомились всего полгода назад, но казалось, что я знаю ее всю жизнь. Она была ирландка, рыжая, и снимала жилье неподалеку от меня, возле Глоучестер-роуд. Это она придумала прозвище Хрюну и она же вынудила меня с ним поговорить. Она утверждала, что мое положение просто смехотворно. Потому что партнер я ему или нет? Она утверждала, что если человеку принадлежат тридцать процентов акций предприятия, значит ему причитается и кое-что еще. И что бизнес обязан приносить хоть какой-то доход, а если это так, то где же он!

Сам бы я даже близко не подошел к Хрюну с этим разговором.

Но еще больше, чем вечные хлопоты вокруг Хрюна, ее занимал мой дядя Бела. Бела – это мамин брат. За несколько лет до войны он уехал в Канаду и теперь проживал в Ванкувере. Он никогда не был женат и, приехав однажды к маменьке в Англию, уже после нашего переезда из Чехии, сказал ей, что я его единственный наследник.

В любой семье вроде моей, где имеются европейские связи и родственники-эмигранты, непременно есть и фигура типа дяди Белы. Я смутно помнил массивного человека с астматической одышкой, о котором отец говорил, что он дикий скряга. Он и в самом деле не помогал маменьке никогда и ни в чем, Их его единственным подарком была безвкусная брошка с цирконами, которую она никогда не надевала.

Имя Белы почти не исчезало из маменькиных разговоров. Послушать ее, так он непременно сделает меня по меньшей мере миллионером, и единственное, что возмущает, – почему он до сих пор не удосужился перевести деньги на мое имя.

Может, из-за того, что он так прочно утвердился среди маменькиных мифов, я постепенно стал воспринимать его как какое-то недоразумение. Маменька постоянно ему писала и, насколько мне известно, каждый раз старалась ненароком ввернуть мое имя. А дядя Бела с тем же старанием опускал его в своих редких и на удивление безликих письмах – явно раскаивался в своем прежнем порыве. У него был консервный завод, и единственным упоминанием о положении дел было ежегодное нытье по поводу того, что фруктов мало и они очень подорожали.

Хотя Маура ни разу с маменькой не встречалась, она точно так же уповала на Белу, а уж трепыхалась по этому поводу даже еще больше. Тем более, что она знала истинное положение моих дел и потому считала мое нежелание просить у него помощи настоящим кретинизмом. Я же в пику ей превратил дядю Белу в ходячий анекдот – мол, чем сильнее мы ждем корабля, тем меньше у него шансов добраться до гавани. Но постепенно он сделался для нас некой вездесущей тенью, и даже сам я по дурости поддерживал в себе эту мистическую веру в него.

Сигарета догорела, я придавил окурок, скрепя сердце расстался с тахтой и пошел вниз, звонить. Маура тут же ответила.

– Это Николас, – сказал я.

– Ну?

– Что – «ну?» – раздраженно буркнул я.

Она чмокнула меня в трубку и спросила:

– Ну, как это было? Ты с ним говорил?

– Ага.

– Ты рано ушел. Я решила, что ты с ним поругался.

Миссис Нолан вышла из своего закутка, и, решив, что с таким же успехом можно изложить все обеим политическим партиям сразу, я быстро сказал:

– Слушай, Маура, мне пришлось уплатить за машину, и теперь на всю неделю – ни шиллинга. Я не смогу принести бутылку.

– Ну, притащи бутылку пива, Николас. Там у них еще с прошлого раза полно.