Ночь, сон, смерть и звезды - [198]

Мой клиент отрицает свою вину.

Несколько кружек пива – и на выход. Купюры на стойку бара. Ни одного взгляда в его сторону. В ящике показывают дымящиеся руины в Кабуле, очередной «террорист-смертник».

Сегодня или в другой день. Спешить некуда. Главное, не совершить ошибки. Когда убивают копа, особенно с таким послужным списком, как у Глисона, первая реакция – это как-то связано с его профессиональной деятельностью. Но Том постарается отвести от себя все подозрения.

Он это сделает ради Уайти.

Сейчас! Он готов. Глисон подъезжает по узкой дорожке к дому. Час поздний, в домах темно. Том шустро выскакивает из машины и нагоняет (пьяного, шатающегося) Глисона у бокового входа в дом и обрушивает биту ему на голову. Коп крякнул, пошатнулся, но не упал. Том наносит второй мощный удар. На этот раз Глисон, поскользнувшись на окровавленной наледи, оседает, как оглушенный бычок, и тяжело дышит. Он лежит навзничь, в конвульсиях, из раны бьет струйка. Том наносит третий удар, превращая череп в кровавое месиво.

Говно! Ну что, испытал на себе?

Без спешки. Забрал бумажник из кармана тесных брюк, вытащил пистолет из кобуры под курткой. Мелочь просыпалась на обледенелый асфальт.

Похоже на ограбление. Кто-то знающий Глисона увязался за ним от самого бара, где тот провел пятничный вечер.

Вот теперь быстро назад к машине.

Все спокойно. Ни одной фигуры в темных окнах. Даже если у полутрупа кто-то есть в доме, жена или просто женщина, она его не дождалась и уснула.

Спокойно едет по Чартер-стрит мимо моста. Редкие горящие фары в этот поздний час. Особое удовольствие: миновать патрульную машину, съезжающую с моста.

Окровавленную бейсбольную биту, обвязанную металлической цепью, выбрасывает в реку.

Изгвазданные перчатки порежет на куски и похоронит в мусорном контейнере далеко отсюда…

Разбудили звонки под ухом.

Домашний телефон. Номера никто не знает – ни Брук, ни Джессалин, ни сослуживцы. Он завел этот номер для особых персон, хотя дал его Арни Эделстайну – вдруг что-то срочное, а мобильный разряжен.

Звонил как раз Эделстайн. Голос взволнованный.

Хорошие новости, как ему кажется. После многих месяцев ожиданий хэммондская полиция и муниципалитет предложили мировую – без малого миллион долларов с условием, что заявители не обсуждают это дело публично.

Том сбросил ноги на пол и резко сел. Во рту сразу пересохло. Наверно, ослышался. Предложили мировую? Разве он не сказал Эделстайну отозвать иск?

А тот продолжал:

– Том, я же вам говорил, что дело продвинется. Предложил подождать неделю-другую. Я ловил какие-то сигналы, но не был до конца уверен. Вот почему не стал вдаваться в детали.

– Я не понимаю, – проговорил Том. – Я считал, что дело закрыто…

– Послушайте, предложение на столе. Не такое соблазнительное, но мы изначально задрали цену. Вы удивлены?

Том присвистнул.

– Не то слово.

Вот уж чего не ожидал. Уже свыкся с поражением. И вот тебе пожалуйста.

Эделстайн продолжал:

– Это больше чем просто знак: девятьсот девять тысяч девяносто девять долларов.

Том рассмеялся:

– А девяносто девять центов?

– Нет. Только доллары.

– А что будет с Глисоном и Шульцем?

– По большому счету ничего. Насколько нам позволено знать.

– То есть они выйдут сухими из воды?

Том услышал в своем голосе горечь и печаль. А Эделстайн это запомнил.

Выйдут сухими из воды.

Адвокат говорил еще долго. По природе своей энтузиаст и спорщик, он серьезно относился к делу и стремился убедить клиента согласиться с мировой, вырванной из челюстей, не обещавших ничего, кроме унижения, забвения и бессмысленных потерь. Шансов мало на то, что Глисону и Шульцу предъявят обвинения в реальных преступлениях, еще меньше на то, что им вынесут приговор в непредумышленном убийстве. Том должен это понимать. Но иск сработал, и денежное предложение существенное.

– Как я уже сказал, Том, это больше чем просто знак. Защита признала свою ответственность.

Том снова улегся на смятые простыни и закрыл глаза. Потолок, стены, пол – все вокруг завертелось, такое приятное головокружение. Но с зажмуренными глазами смотреть на это не обязательно.

– Том? Вы еще там? Что-то не так? – Голос в трубке сделался озабоченным.

– Здесь никого нет.

– Что? Том?

Лучше помолчать, он сам себе не доверяет. Из глаз потекли слезы.

Слава богу, что он один. Если бы здесь была Джессалин, она бы обняла своего рослого несчастного сына. И они бы вместе оплакивали Уайти.

Поцелуй

Амос Кезиахайя его отверг – это в прошлом. Как и то, что Вирджил чуть не утонул в грязной реке. Худшее еще впереди?

В дневнике он записал: Я отдаю себя искусству, но это еще не значит, что жертва того стоит. Есть простой факт: я остался ни с чем и мне некому себя отдать.

Глупая смерть – дать себя затащить в мутную реку, держась за трос, закрепленный на барже! Он благодарен судьбе, которая его помиловала.

Утонул, но не умер. Вспомнил с улыбкой.

Вирджил вернулся к работе еще до того, как окончательно зажили ладони, как снял бинты. Новые образы: руки, хватающие чужие руки. Человеческие тела, напрягшиеся от желания.

Он все так ясно увидел! Связывает это с мутной рекой, едва не утащившей его на дно. А в результате промывшей ему глаза.