Ночь, сон, смерть и звезды - [185]

Часто моргая, чтобы не заплакать, София взглянула на бешеного. Кожа грубая, цвета глины. Глаза полыхают из-за дымчатых очков.

Откуда такая ярость? Почему он ее ненавидит?

Не иначе как это связано с судебным иском. С фамилией Маккларен. Но мы же не против него ведем тяжбу, хотелось ей запротестовать.

Человек умер. Мой отец. Полиция должна ответить за свои действия. И он тоже должен быть в этом заинтересован.

Что произошло дальше, София помнила смутно. Коп схватил ее за руку и дернул вниз, к своему паху, со словами «вы можете все исправить», но ее реакция была паническая: она отшатнулась и так отчаянно и беспомощно, как ребенок, завизжала, что коп тут же сдал назад с ужасом и отвращением на лице.

– Мэм, заткнитесь. Никто вас не трогает.

Он опешил, это факт. Ее детский визг и полная потеря самообладания явно его напугали.

– Мэм, я мог бы выписать вам штраф за превышение скорости и «виляние» на дороге. Но я вам выношу предупреждение.

Красный, разъяренный. Но уже без прежней ненависти. Позже она даже подумала, что в его голосе прозвучала жалость.

– На первый раз просто предупреждение, мэм.

Он отвернулся с брезгливым выражением на лице. А она как в тумане, с облегчением забралась в машину.

Нашарила ключи в зажигании. Слабость, тошнота. В зеркало заднего вида видела, как коп сделал разворот на узкой дороге и скрылся из глаз.

Обошлось. Пока.

Гнев вместе с облегчением. И страшная усталость.

Ее накрыла эта волна. Полное изнеможение, измор в каждой косточке, как это было в первые дни после смерти Уайти, – сначала шок, неверие, отрицание, а затем ощущение изможденности.

Нет сил на то, чтобы сорок минут добираться до Ярдли, где вечером к ней должен пожаловать Алистер. Поэтому она вернулась «домой». В семейный дом Маккларенов.

Она вошла через кухню, откуда выходила всего час назад, получив прощальный поцелуй от матери и помахав в ответ: Я тебя люблю, мама. Созвонимся.

Снова увидев дочь, Джессалин вздрогнула, а София с рыданиями бросилась к ней в объятья, запуганная, утратившая самоконтроль и такая трусливая.

– Софи, дорогая, что случилось? – ахнула Джессалин. – Ты разрываешь мне сердце, Софи!

Нет, она не может рассказать матери о случившемся: полицейский, угрозы, предупреждение… только переполошит, ничего хорошего. Если София об этом кому-то и расскажет, то только Тому.

Она сослалась на большой стресс в последнее время. Не хотела ее расстраивать. Да, это связано с Алистером… нет, он ничего не начинал, это она во всем виновата. В общем, сегодня в Ярдли ей лучше не возвращаться.

Конечно, мать дочери всегда рада. Ночевать можно в гостевой комнате, ее бывшей детской, где, в сущности, мало что изменилось: полки ломятся от девчачьих книжек и школьных учебников. София позвонит Алистеру, когда он приедет в Ярдли. И объяснит, что не считает возможным продолжение их отношений… Она переедет в Итаку. Начнет новую жизнь в медицинской школе. Теперь она может себе это позволить, не нужно брать кредиты или просить финансовой помощи у Джессалин. Или у Алистера.

Этот телефонный разговор коротким не назовешь. А вскоре после его окончания снова зазвонил телефон – возбужденный Алистер жаждал продолжения, и он хотел ее увидеть, на что София сказала: да, но не сейчас.

– Не сегодня. В ближайшее время. Алистер, прости. Постарайся понять.

Он поймет. И когда-нибудь, как и она, осознает неизбежность свершившегося.

С самого начала их отношения были асимметричными: он сильный, она слабая. Но со временем ее слабость трансформировалась в силу со своим гравитационным полем притяжения.

Я всегда буду тебя любить, заверила она его. И буду тебе благодарна за твою помощь на протяжении года…

Когда она повесила трубку, Джессалин тихонько постучалась:

– Софи? Что происходит? Ты говорила с Алистером?

София подошла к матери за утешением. Ее лицо превратилось в мокрую салфетку.

– Ты с ним порываешь, дорогая? Что происходит?

Ты с ним порываешь? В ее устах это прозвучало как-то неуклюже, словно цитата из чужого языка.

София кивнула, давая понять, что не хочет сейчас об этом говорить. И, уважая решение дочери, Джессалин не стала ее больше допрашивать.

Среди ночи София проснулась от голосов в коридоре. Не за дверью, а в отдалении. Голос матери и мужской голос.

Хьюго Мартинес? Эти взрослые голоса звучали убаюкивающе. Говорят о ней. Беспокоятся.

Эту ночь в старом доме София проспала не то чтобы совсем без сновидений, но это был здоровый сон после крайнего утомления, и, просыпаясь время от времени, она тотчас с радостью осознавала, где находится.

Кровожадное сердце

Невероятно! Что это, нарушение врачебной этики? Фут объявила, что дает ей, своей пациентке, пинок под зад.

– Мне кажется, доктор Маккларен, что наши сеансы придется прекратить, поскольку вы продолжаете демонстрировать откровенную враждебность, – произнесла она с чопорностью рассудочной училки.

Откровенную враждебность. Сидя на кушетке, жесткой, как сыромятная кожа, несмотря на все подушечки, Лорен подалась вперед, не веря своим ушам. Так бесчестно! Несправедливо! Беспрецедентно! Непрофессионально, наконец.

– Доктор Фут, я крайне удивлена… и разочарована. Вам платят… хорошие деньги… чтобы вы проводили «терапию» с пациентами, нуждающимися в помощи. Я… я… я не понимаю. Мне казалось, что наметился п-п-прогресс…