— Я могла бы поехать верхом, — возразила она.
Дэн покачал головой.
— У меня только один конь, и он тоже пока не в форме.
— Тогда завтра?
— Да, завтра.
Дэн, высокий, ослепительно красивый, стоял в пяти шагах от нее, прислонясь к стене, и в его глазах она читала историю его боли, недоверия, тоски. И в этот момент ей больше всего на свете захотелось подбежать к нему, упасть в его объятия. Невероятно мощное влечение к человеку, которого она едва знает. Но это реальность. Несмотря на его резкий тон, он нравится ей, кажется родным. Оба они позабыли о своем прошлом — он по своей воле, она невольно.
Какое-то тепло охватило их, и исчезло тревожное напряжение.
— Мне нужно выйти, нарубить еще дров. Боюсь, сегодня к вечеру опять похолодает.
Понятно, в эту ночь их согреет только камин.
— Тогда я пойду на кухню, приготовлю что-нибудь вкусное.
Он оттолкнулся от стены и направился к выходу.
— У двери есть огнетушитель.
— Очень остроумно.
Когда Дэн вернулся в дом с охапкой дров, языки пламени не лизали входную дверь, а вот дыма хватало. Из окна кухни выплыло темное облако, послышался громкий кашель.
Не раздеваясь, Дэн бросил дрова и кинулся в дом.
Его гостья стояла у плиты, силясь разогнать дым, поднимавшийся от двух сковородок. Уже через две секунды Дэн оказался рядом с ней.
— Что здесь творится?
Обернувшись, она мрачно посмотрела на него.
— Вы будете довольны.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы были правы. — И добавила, печально опустив голову: — Наверное, я все-таки не умею готовить.
Она повернулась, и фиалковые глаза воззрились на него. Она была так обескуражена, что он не мог удержаться от смеха.
— Почему вы смеетесь? — Она указала на сковородки. — Взгляните на яйца, они же черные, как зола в камине! А это?
Он посмотрел ей за плечо и увидел какие-то обуглившиеся и все еще дымящиеся кусочки.
— Что это было?
— Ветчина.
— Серьезно?
— Конечно, серьезно!
— Выглядит не так плохо, — слукавил Дэн.
— Правда?
Она опять повернулась к нему, и в глазах мелькнула тень надежды.
— Правда.
— И вы даже решитесь попробовать?
Вот, значит, что он получил за свою доброту! Ему сразу вспомнилось, как Джош, один из сыновей его приемных родителей, упрашивал его поесть такос[2] в грязном местном ресторане. Джош любил эту забегаловку, готов был обедать там ежедневно. Целых два дня он умолял Дэна, сулил ему мраморные шарики, обещал выполнить все его пожелания. Ребенок мог бы со временем сделаться хитроумным демагогом, но судьба уготовила Джошу лучшую долю.
Как бы то ни было, семилетнему Дэну довелось отведать любимое блюдо Джоша. И сейчас желудок у него заурчал при воспоминании. Говяжье такое заставило его молиться фарфоровому идолу на протяжении трех суток.
Но то было старое, возможно, испорченное мясо, Ангел же сожгла вполне свежие продукты. А еще однажды он провел семнадцать часов в кабине грузовика вместе с Рэнком Роном Ханникаттом, дожидаясь появления беглого заключенного. Так что нынешнее испытание должно стать для него просто забавой.
Он взял вилку и поднес ко рту кусок темной яичной массы. Да, хруст получился что надо!
Можно было бы и поперхнуться скорлупой, но Дэн вовремя скрыл недоразумение. Во всяком случае, так ему показалось.
— Не так плохо, Ангел.
Впрочем, не так уж она глупа. Глаза у нее увлажнились, в них появилось отчаяние.
— Мне так жаль… Простите меня. Мне нужно ненадолго на свежий воздух.
— Ангел!
Она не ответила. Она уже вышла из кухни.
— Подожди же секунду.
Распрямив плечи, она лишь ускорила шаг и вышла на тропинку. Сосновая хвоя зашуршала под ногами. Дэн догнал ее и прижал к ближайшей сосне.
— Стой.
Это слово прозвучало по-полицейски решительно.
Только тогда она остановилась. По щекам текли слезы.
— Зачем?
У него сжималось сердце, когда он смотрел на нее, страдающую, с горящими щеками, с опущенными руками. Давно он не видел плачущей женщины, — если не считать несчастных беглянок, пойманных и ожидающих решения своей судьбы.
Даже в детстве слезы были для него диковиной. В доме его приемных родителей плакать не полагалось. Выплакаться — в случае необходимости — можно было разве что ночью, в постели. И беззвучно.
Он смахнул слезы с ее щек.
— Ангел, яйца — это же ерунда.
— Для меня — нет.
— Да всем случается споткнуться.
— Даже вам?
— Постоянно.
Она опустила глаза.
— Я же не только о завтраке.
Дэн взял ее за подбородок и приподнял ей голову.
— Тогда что же?
Сквозь ветки сосны солнце освещало ей лицо, бросая на него светлые пятна. И она ответила:
— Моя память. Дэн, я боюсь.
— Естественно.
— Мир сейчас кажется чересчур огромным. — В ее взгляде читалась мольба о понимании, об утешении, об ответах на ее вопросы — или обо всем сразу. — А если я никогда ничего не вспомню?
— Ангел, иди сюда.
Отбросив всякое благоразумие, он притянул ее к себе, крепко сжал и вдохнул ее свежий запах. Никогда он не относился к типу утешителей, но эта женщина нуждалась в утешении.
Она опустила голову ему на грудь, он осторожно гладил ее по спине, и она тяжело дышала при каждом его движении. Ему захотелось попросить ее не дышать так шумно, не прижиматься так, но вместо этого он зачем-то произнес глупейшее обещание:
— Мы еще узнаем, кто ты. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
