Собирать макулатуру и металлолом, как делали когда-то счастливые дети страны Советов, стало негде.
Но конечно самым большим капиталом было признано умение что-нибудь изготовить собственными руками. Во-первых, чтобы обеспечить свои потребности, а во-вторых, суметь предложить услуги соседям, которые взамен подсобят в каком-то другом деле. Таким образом, люди, привыкшие зарабатывать деньги перепродажей, оказались за бортом жизни. Им пришлось переквалифицироваться в бандитов (слава Богу, от одних до других путь недалекий), учиться новым профессиям (для способных на такой подвиг) или вспоминать, чему их учили в учебных заведениях. В последние годы перед лихолетьем большинство молодёжи после колледжей и университетов не могло устроиться по полученной специальности. Стране требовались рабочие и инженеры, а выпускались менеджеры да офисные работники. С таким багажом знаний далеко не уедешь, особенно в кризисной ситуации. После гражданской войны товарооборот упал почти до нуля, потому что производить товары стало некому и не из чего. Торговля свелась к натуральному обмену.
Вообще, революция, разразившись вполне предсказуемо и прокатившись пожаром по всей Росси, как лекарь, вскрыла все её язвы и сама же их залечила. Другими словами, просто вырезала. Руководить в стране стало невозможно, поскольку главные беды, из века в век проедающие плешь каждому главе государства, обострились донельзя.
В первую очередь это касалось дорог, которые в контексте огромных территорий попросту перестали существовать в том виде, в каком были привычны последние пятьдесят лет. Асфальтовые покрытия разрушались, зарастали травой, щебень утопал в грязи — и все они мало-помалу превращались в обыкновенные грунтовые. Дураки, вторая из бед, как ни странно, не исчезли. Их количество в процентном отношении к общей массе людей осталось прежним, что лишний раз подтвердило: менталитет русского человека неистребим.
Где-то на юге, поговаривали, появилась организация, которая взяла на себя смелость объединить разбросанные по лесам сёла да городки в полноценное государство. Но, поскольку связи в стране не было никакой (мобильная исчезла в первые же месяцы войны, а потом о ней попросту забыли; телефонные станции, если и оставались какое-то время в зарезервированном виде, в конце концов, были подмяты под себя враждующими сторонами и оказались также разрушенными), то сам вопрос объединения сразу превратился в вялотекущий. Иногда, раз в полгода, сельским старостам приходили маловразумительные депеши с призывами, но отвечать на них никто не собирался: чистая бумага была в цене.
Поэтому люди общались, в основном, с близлежащими деревнями, откуда иногда брали себе мужей да жён. Привычными транспортными средствами стали повозки, запряжённые лошадьми. Автомобили появлялись от случая к случаю, и в основном на них разъезжали торговцы со своими магазинами. Личный автотранспорт, которого в последние годы перед революцией расплодилось видимо-невидимо, ржавел за ненадобностью почти возле каждого двора. Ездить на нём, при полном отсутствии бензина, было невозможно. Детвора понемногу приспосабливала машины для своих игр, растаскивая по дворам запчасти. Имея хорошую лошадь, можно было приволочь машин в любом количестве прямо с трасс общегосударственного значения, вдоль которых тысячами теперь и стояли мертвые железяки — какие-то сожжённые, какие-то нетронутые, но все одинаково бесполезные.
Неудивительно поэтому, что Никола за год, прожитый в новом доме, ни разу не выбирался из села. Не сказать, чтобы превратился в медведя, но одичал порядком. Во всяком случае, просторы, открывшиеся с высоты птичьего полёта, взволновали его и даже поразили. Он уже начал забывать, как велика земля русская. За каждодневным трудом да обыденностью потерял чувство пространства.
— Красота-то какая! — Произнес он восхищённо, чем вызвал смешок чёрта. Всё это время нечистый усердно грёб воздух, иногда переходя с «собачьего» стиля на «брасс», пыхтел, как паровоз, но скорость обеспечивал достойную. Претензий по этому поводу Никола ему предъявить не мог.
— Скоро будет город. Куда дальше?
Кузнец подумал несколько секунд, потом махнул рукой:
— Там увидим.
Настоящим городом районный центр можно было считать только с натяжкой. Проживало в нём тысячи три человек, не больше, да и те занимались, в основном, земледелием. Впрочем, как и вся остальная Россия в эти годы. Кроме так называемых частных домов, здесь оставались неразрушенными несколько пятиэтажек, квартиры в которых переоборудовались умельцами. Строились печи, выводились в дымоход или через форточки трубы, и такого отопления вполне хватало, чтобы обогреть одну-две комнаты. Это не давало особого удобства проживания, потому что водопроводы и канализация всё равно не работали, а таскать воду на верхние этажи проблематично, но зато подобный способ обустройства оказался самым простым и дешёвым для выживания.
В прежние годы имелось в районном центре несколько производств, в числе которых были, например, небольшой вагоноремонтный завод, масложировой комбинат и швейная фабрика. Комбинат, кроме всего прочего, производил мыло — продукт стратегический, нужный и неандертальцу, и человеку третьего тысячелетия. Именно благодаря мыльному цеху и остался существовать городишко. В годы войны переходил он из рук в руки многократно, но солдатам всегда нужны баня да мыло, чтобы не обрасти вшами, поэтому завод, хоть и погромили частично, добивать не стали. Позже восстанавливать маслодельные корпуса было бесполезно — никто не спешил привозить молоко, потому что и себе едва хватало, а вот мыльный цех потихоньку продолжал работать. Потому и пользовался популярностью в округе город, потому и оставался за ним статус районного центра.
